— Маша, тебе плохо? — никак не мог успокоитьсяАнатолий, и впрямь не на шутку перепугавшийся.

— Нет, мне хорошо, — именно с этими словами яокончательно вернулась в реальность. — Я просто задумалась.

— Я первый раз вижу, чтобы человек мог такзадуматься.

— Как?

— Так, чтобы полностью отключиться от внешнегомира. Я и не думал, что такое возможно.

Чтобы скоротать время до вылета, в аэропортумы зашли в небольшой ресторанчик и заказали по чашечке кофе. Едва у нас принялизаказ, как по трансляции объявили о задержке нашего рейса, и мы поняли, что вэтом ресторанчике нам придется сидеть не один час. Анатолий заказал несколькоблюд и, глядя на мое напряженное лицо, попытался меня разговорить. Мой спутниксмотрел на меня с любопытством и задал вопрос, который, по всей вероятности,его очень сильно интересовал и даже томил.

— Маша, а о чем ты думала в машине? Что тебябеспокоит?

— Я думала о том, почему люди любят одних, аживут с другими, — совершенно спокойно ответила я.

— Не знаю. Наверно, это происходит потому, чтомногие люди безвольны и боятся что-либо изменить.

— Даже ради любви?

— Даже ради любви.

— Надо же, а мне всегда казалось, что радилюбви человек может свернуть горы.

— Может, но только не каждый. Все зависит отчеловека. Один может свернуть горы только в своих фантазиях, боясь воплотить ихв реальность, а другой найдет в себе силы, чтобы коренным образом поменять своюжизнь.

Сделав несколько глотков кофе, я вновьвстретилась взглядом со своим спутником и тихо спросила:

— Толя, а как лучше всего убить любовь?

— Завести себе новую.

— Как это? Любовь же не картошка.

— Чтобы убить в себе старое чувство, нужноиспытать новое.

— А как же насчет того, что любовь должна бытьодна и на всю жизнь? Разве в этой жизни нельзя полюбить дважды?

— Это всего лишь красивые слова. Нужно знать,что в этой жизни может быть все. Буквально все. Даже в самых строгих правилахвсегда бывают исключения. И почему ты не согласна с тем, что новое чувствоможет быть намного сильнее старого?

— Но если с этим согласиться, то получается,что старое чувство никогда не было настоящей любовью, а было только ееиллюзией?

— Мы очень часто принимаем влюбленность залюбовь и только спустя какое-то время обретаем настоящее чувство, в котороместь только двое и совсем нет места для лжи. Почему у тебя нет веры в то, чтодальше будет намного лучше, чем было раньше? Почему ты вбила себе в голову то,что самое хорошее уже прошло, что впереди только воспоминания об этом хорошем?Почему?

— Не знаю. Я не могу принять ту мысль, что навлюбленность можно потратить долгие годы. Я не могу с этим смириться.

— Ты потратила долгие годы на влюбленностьтолько потому, что не искала новых чувств, потому что была слепо предана своемуидеалу и не пыталась создать что-то новое.

— Я пыталась, и чем больше я пыталась, тембольше и больше понимала всю бесполезность своих попыток. Наверно, любовь отвлюбленности отличается тем, что если ты по-настоящему любишь, то больше уженикогда и никого не сможешь полюбить, а если ты все же полюбил, то прошлоечувство было просто влюбленностью.

Анатолий рассмеялся, наклонился в мою сторонуи убрал упавшую на мое лицо прядь волос.

— Машенька, не загружай свою прелестнуюголовку гнетущими мыслями. Все разрешится само собой. Нам обоим нужносвыкнуться с мыслью, что нас не любили. Нас только использовали, но никогда нелюбили… Никогда. Говорят же, что лучше, чтобы любили тебя, чем любить самому.Мудрый француз Ларошфуко говорил, что из двух любящих один любит, а другойпозволяет себя любить. Нам только позволяли… Только позволяли, и все… Ты едешьотдыхать и помни предписание своего психолога. Тебе необходимо завестикурортный роман. Пусть не встретить любовь, а только курортный роман… Посмотрина меня. Я стараюсь прогнать из своего сердца все мысли и приготовить своюуставшую голову для достойного отдыха.

— Тебе проще, ты мужчина.

— И что? Ты хочешь сказать, что мужчины неумеют любить?

— Умеют, только любовь их полна эгоизма ижестокости. Они любят не женщину, они любят свою любовь.

— А мне кажется, что самая жестокая любовьисходит от женщин. Они слишком коварны и слишком эгоистичны. Они привыклитолько брать все нахрапом, ничего не давая взамен. И ты знаешь, их любовь нетолько жестокая… Я даже не знаю, каким словом это можно назвать. Их любовьхамская. Они никогда не любят. Они вот именно что позволяют себя любить. Да ито до поры до времени… Пока не поймут, что взяли от мужчины все, что им нужно.

— Но ведь это не так! — в сердцах воскликнулая. — Тебе просто не повезло! Если тебе не повезло с одной женщиной, то это незначит, что ты имеешь право так говорить обо всем женском поле!

— Тебе тоже не повезло! Если тебе не повезло содним мужчиной, то это не значит, что ты имеешь право обвинять во всех смертныхгрехах весь мужской пол!

Мы переглянулись, одновременно рассмеялись инаправились на регистрацию.

В самолете мы зашли в салон первого класса ирасположились как можно удобнее. Анатолий взял мою руку в свою и положил ее ксебе на колени. Я закрыла глаза и рассмеялась в душе. Кто бы мог подумать, какбыстро может поменяться наша жизнь… Как быстро. В детстве и юности я и мечтатьне могла о том, чтобы летать первым классом, а сейчас… Сейчас я чувствоваласебя важной персоной, чинно восседала в большом кресле и смотрела на приветливоулыбающихся мне стюардесс. Я подумала о своей матери, которую я просто ошарашиласегодня своим звонком и откровенным враньем насчет того, что мне якобы далибесплатную путевку на целый месяц на море за добросовестный многолетний труд намоей фирме… Что путевка горящая, что ее хотела купить одна сотрудница, новнезапно заболела, что на сборы у меня оставались считанные минуты… Я вспомнилаперепуганную Ладку, ее потерянный взгляд, когда она провожала меня до машины,которая должна была отвезти меня в аэропорт, чтобы оттуда я улетела в чужуюстрану с совершенно чужим человеком… Я вспомнила последний звонок Вадиму изкабинета Ирины и его раздраженные слова, что, мол, я исповедуюсь о наших с нимотношениях совершенно посторонней женщине, которая называет себя врачом,лекарем человеческих душ, хотя не имеет на это ни малейшего права.