— Субота, заряжай осколочно-фугасный! — скомандовал Растов.

— ОФС? — неуверенно переспросил Субота. — Не подкалиберный?

— ОФС, да.

— Но…

— Позже объясню. Ты заряжай.

Потом Растов обратился к мехводу.

— Фомин, я тут намерен заняться снайперской стрельбой. Поэтому, пожалуйста, что бы ни происходило — без моего приказания никаких перемещений. Стоим как приклеенные. Боремся за прицельность огня как за самое дорогое… Это ясно?

— Ясно.

Тем временем Субота выполнил приказание Растова. Теперь капитану требовалось лишь запрограммировать взрыватель снаряда на нужную дальность через парсер.

Но для этого, черт возьми, требовалось поймать в визир невидимый из-за нагромождений валунов танк Мастера Нага!

Оставалось ждать, пока у супостата сдадут нервы и он вырвется из-за каменного хаоса, прикрываясь машиной своего подчиненного.

В том, что все будет именно так, что первым в визиры полезет безымянный подручный аса, Растов не сомневался. Будь то акулы, волки, микробы или танки — всюду одно и то же: в решающие моменты сильные прикрываются слабыми.

И этот выход из безопасной тени самой смерти — смерти бронированной, тысячесильной, вольфрам-титанировой — был еще лучшим из всего, на что мог рассчитывать экипаж Растова. Ведь достаточно Мастеру Нагу умерить пыл, достаточно проявить подлинную расчетливость, которая, конечно, украшает настоящих виртуозов войны, и через пятнадцать минут присланные из Новогеоргиевска вертолеты навеки зароют растовский Т-10 в розовые глиноземы планеты Грозный…

Однако Мастер Наг пыл не умерил. Он безоглядно, как ребенок, хотел быстрой победы любой ценой. Ведь счет подбитых им танков дошел до сорока девяти (по крайней мере, так полагал он сам и так писала газета «Хосровская заря»), и «непревзойденному», «богоравному» хотелось округлить.

Дожидаться вертолетов Мастер Наг не стал.

В унисон взревели два танковых мотора. «Рахши», набрав внушительную для бездорожья скорость в тридцать семь километров в час, понеслись навстречу своей судьбе.

Первым в командирский визир Растова ввалился, ну конечно же, располосованный городским камуфляжем танк ведомого.

Но капитану достало выдержки не выстрелить мгновенно.

В следующий миг он был вознагражден: в пятнадцати метрах за ведомым показался «Юнион Джек» — запыленный символ несуществующей державности.

Он, впрочем, тут же скрылся — башня «Рахша» довернулась на Т-10.

Но, в сущности, это ничего не меняло.

Растов, захвативший в визирный крест горбик запасного командирского перископа, снял точное расстояние и мгновенно перебросил ценную цифирь в память взрывателя ОФС.

Он так спешил опередить Мастера Нага с выстрелом, что чуть не забыл перевести парсер в режим автосопровождения…

Однако он все-таки нажал волшебную кнопку.

И, убедившись, что сервоприводы башни заставили пушку отслеживать движение цели («приклеилась», как говорили танкисты), торопливо нажал на спуск.

Снаряд преодолел расстояние до цели за семьдесят одну сотую секунды и взорвался в десяти сантиметрах над бронекрышей.

Пятнадцать килограммов осколков отправились в свой короткий полет.

Растов прилип к визиру.

«Неужели ошибся насчет легкой бронекрыши?»

Вдруг танк Мастера Нага замер на месте.

Его башня не двигалась. Пушка не шевелилась.

Потом он зачем-то сдал назад, проехал метра три. И встал — на сей раз навсегда.

Растов слишком хорошо представлял себе что там, внутри танка с красной снежинкой. Знал, что патологоанатомам там делать нечего. И докторам — тем более нечего. Туда вообще лучше никогда больше не заглядывать. Никому. Ни за какие блага мира.

Несомненно, Мастер Наг был мертв. Возможно, выжил мехвод. Они обычно выживали — уж больно хорошо изолированы. «Но, конечно, не факт, не факт… Если там сейчас что-нибудь рванет…»

Однако какова бы ни была судьба вражеского мехвода, сейчас Растову было не до нее.

Оставался ведь еще второй танк — тот, в городском камуфляже. И он не зевал.

«Б-бам!»

Т-10 тряхнуло так, что Растов едва не сломал руку, которой держался за обрезиненную рукоять визира.

Это было оно, чертово попадание.

— Пробитие лобового бронелиста, — бесстрастно констатировал парсер. — Пожар в отсеке управления. Подаю пиродепрессант.

— Фомин, ты жив? — спросил Растов.

— Не дождетесь, — вяло отшутился мехвод.

— Разрешаю покинуть машину, — сказал ему Растов.

— Нина, ты как?

Но Нина не отвечала.

— Субота, вытаскивай Нину. Быстро! — скомандовал капитан.

Пока он отдавал приказания, его руки машинально выполняли работу наводчика.

Он дослал автоматом заряжания кумулятивный снаряд и захватил клонский танк в прицел.

Клонский танк, не будь дурак, снова выстрелил.

И наверняка убил бы Растова, сокрушив подпорченную броню боевого отделения, но его малоопытный командир зачем-то выстрелил с виража, и, конечно, попадание пришлось не совсем туда, куда следовало бы…

Снаряд разбил правый ленивец Растовского танка. На общем фоне это было комариным укусом.

«Еще четыре секунды отсрочки», — промелькнуло в сознании Растова.

В этот миг истошно закричала Нина.

«Ранена?!»

Растов отреагировал на крик девушки всплеском ярости.

— Я тебя сожгу… — простонал он.

Слова капитана потонули в раскатистом рыке танковой пушки.

«Кума» ударила клону в навесной элемент динамической защиты на правой скуле башни.

Устаревшая дешевка производства трайтаонского Предприятия по Трудовому Исправлению Злостных Вероотступников имени Добра хотя и сработала штатно, но спасти машину не смогла.

Кумулятивный пест прошил все слои брони, как тлеющая сигарета — шелковую сорочку, убил командира танка и, не останавливаясь на достигнутом, воспламенил оба бака жидкого пороха.

«Рахш» утонул в огненном торнадо.

Над саванной всходило медленное, малиново-красное солнце, похожее на оплывший флаг Директории Ниппон.

По тропе из намертво засохшей грязи с отпечатками лап собаковидных белок шли четверо.

Высокий боец с левой рукой на перевязи — это был Субота.

За ним шагал командир, капитан Растов. По его осунувшемуся крупному лицу ручейком текла кровь. Она сочилась из раны, которую он сам не помнил, когда получил… Бинтовать и колоть обезболивающие капитан не стал, хотя Нина неоднократно на этом настаивала. Говорил, не больно и торопиться надо. Насчет «не больно» капитан, конечно, преувеличивал.