В комнате что-то зазвенело, хотя, судя по всему, не разбилось.

Себастьян и кукла, помедлив мгновение, бросились по ступеням на крыльцо. Входная дверь оказалась запертой, и некоторое время они топтались там, пока оба разом не вспомнили о разбитом окне. Бен Самюэль отчаянно чертыхался, и громкие звуки его проклятий привлекли их к окну. Идиот выбил остатки стекла, уцелевшие вдоль рамы. К тому времени, когда он полез внутрь, старик уже не ругался. Он стонал...

Звуки, издаваемые Беном, казались странными: не такие высокие и дрожащие, как у женщин, они были низкие и какие-то механические, как будто выдавленные через силу. Это был больше стон ярости, чем страха, хотя боль и испуг тоже слышались в нем.

Себастьян стукнулся головой о верхнюю раму и чуть не упал назад на крыльцо. Он уцепился за подоконник, дожидаясь, пока пройдет головокружение, а потом боком ввалился в комнату, падая на колени. Идиот почувствовал, как осколок стекла впился ему в левую ногу, но боль была не настолько сильной, чтобы тратить время, осматривая рану. Он вскочил на ноги и потер ушибленный лоб, на котором уже начала вздуваться шишка. Себастьян осмотрелся вокруг, ища старика и куклу и заранее боясь того, что мог увидеть.

Никто спрыгнул с подоконника и приземлился на довольно большой кусок стекла, которое треснуло под ним, не причинив ему, впрочем, никакого вреда.

Самюэль лежал на полу. Он застрял между большим креслом и оттоманкой. Рядом футах в десяти от того места, где он упал, когда вампир набросился на него, валялась смятая книга. Несмотря на всю свою силу, старик не мог оторвать маленького бестию, вцепившегося ему в грудь и в шею. Он колотил Вольфа по спине, но хлопающие кожистые крылья прикрывали спину куклы и защищали от ударов или, по крайней мере, смягчали их.

На руках Самюэля виднелась кровь. Но это была его собственная кровь.

Вольф вел себя так, словно играл роль в очередной страшной сказке, для которой его придумали. Все прочие чувства в нем молчали, говорила лишь жажда крови.

- Перестань! - завопил Себастьян.

Никто выбежал вперед, чтобы броситься в драку. Даже в глазах Себастьяна, с уважением относившегося к свирепости маленьких тварей вроде пауков, Никто выглядел на редкость беспомощным. Вольф был силен, его задумали таким, чтобы он побеждал других, убивал на потребу толпы. Никто же годился только на то, чтобы жить, больше ни для чего.

Самюэль перестал стонать. Теперь он махал кулаками еле-еле, не попадая даже по крыльям Вольфа. Все его тело напряглось и затем безвольно сникло.

Никто прыгнул Вольфу на спину меж длинных темных крыльев, в то место, где существо было наиболее уязвимым. Не обращая внимания на отчаянные хлопки крыльев, колотивших его с боков, он просунул руку вокруг шеи вампира и изо всех сил потянул ее назад, вытаскивая клыки бестии из вены старика и прерывая поступление крови в мозг Вольфа.

Не обращая внимания на кукол, катавшихся по полу в неистовой схватке, Себастьян наклонился над Самюэлем. Старик лежал с открытыми глазами, однако они казались остекленевшими. Лицо было перепачкано кровью, горло представляло собой изодранное в клочья кровавое месиво.

- Извини... - произнес Себастьян. Он плакал, его распирало от сознания собственной неполноценности.

- Что...

- Извини.

- Я не могу...

Самюэль попытался встать, но опрокинулся назад. Ударившись об пол, его голова дернулась один раз, и он скончался. Старик умер, даже не понимая, что с ним происходит. Возможно, он считал, что омолаживающие процедуры, которые проходил раз в год, навсегда защитят его от случайной смерти, как защищали от естественного старения его тело. А скорее всего, он просто давным-давно забыл о смерти. Живя в одиночестве здесь в лесу, он не был свидетелем смерти друзей и родственников. Он видел только деревья, а они выглядели неизменными, они жили века и росли все выше и выше, иногда страдая от засухи или от затянувшейся зимы, но никогда не покидая своего места в этом мире. Еще он видел свежие цветы, распускавшиеся заново каждое лето после зимней спячки. В этих лесах не водилось сколько-нибудь опасных хищников, а если кто-то из мелких зверьков и умирал, то делал это тактично в своей норке, не привлекая внимания, вдали от посторонних глаз. 0т своего долгого отшельничества Бен, наверно, решил, что и сам бессмертен, как деревья и Земля.

Когда Себастьян обернулся, Вольф как раз прикончил Никто. Вампир буквально растерзал напавшую на него куклу. Никто умер.

У идиота сжалось сердце. Внезапно он возненавидел Горн, Битти Белину и все, чем занимался последние пять лет. Вольф взлетел.

Себастьян уклонился от темной тени, но пока поворачивался, чтобы отразить нападение с другой стороны, монстр уже набросился на него, вцепившись когтями в рубашку. Его голова оказалась на уровне яремной вены Себастьяна.

Идиот почувствовал, как когти раздирают ему кожу под рубашкой. Вниз по животу потекла горячая кровь.

Себастьян схватил обеими руками голову Вольфа. Из груди у него вырвался отвратительный низкий рык, еще более мерзкий, чем звуки, издаваемые вампиром.

Вольф кусал его за пальцы.

Идиот не обращал внимания.

Он просто вырвал голову куклы из плеч. Маленький ротик Вольфа продолжал шевелиться и после того, как голова лишилась туловища, как будто и после смерти хотел отомстить за то унижение, которому его подвергли.

Себастьян крутил оторванную шею до тех пор, пока не перестала идти кровь. Потом бросил останки на пол. Ярость исчезла так же быстро, как и нахлынула, уступив место одиночеству. Вместе с одиночеством пришла усталость, и он опустился на пол, склонив голову на грудь.

Он долго сидел так. Потом медленно поднялся и занялся трупами...

Себастьян попытался заново создать Никто. Но теперь, когда он знал, как пользоваться ручками управления Горном, он уже не мог произвести на свет такое уродливое создание. Если бы даже Никто появился, он бы не узнал его.

Себастьян уснул.

Через два дня после смерти отшельника в кармане пальто, которое надевал в ночь бегства из Города Весеннего Солнца, Себастьян нашел холистианскую жемчужину. Она была такой темно-серой, какой он никогда ее не видел. Он слышал, что даже когда жемчужина чернеет, это не значит, что она умерла, хотя жизнь в ней едва теплится. Идиот покатал ее туда-сюда между пальцев, наблюдая, как она становится все светлее и светлее, как это бывало с ней столько раз в руках Пертоса.

Когда он подумал про Пертоса, то вспомнил и Бена Самюэля, и Никто и с отвращением положил жемчужину.

После ужина Себастьян снова взял ее в руки. Некоторые утверждали, что холистианская жемчужина не просто безделушка, с помощью которой можно вызвать галлюцинации или воспоминания о ее прежних хозяевах, она - живое существо, ищущее тех, кому нужно утешение. Говорили, что, находясь в комнате, наполненной массой ярких предметов, расстроенный человек всегда возьмет именно эту жемчужину, даже если не знает, что это такое и что она может ему дать. Так оно и было: идиот снова сидел с жемчужиной, хотя совсем не хотел прикасаться ни к чему, что принадлежало Пертосу, а значит, ассоциировалось со смертью.