— Он сам похож на лесное чудище, — рассказывала одна служанка, тщательно вымешивая тесто на столе и щедро подсыпая его мукой, — в шкурах, лохматый, руки как те корни, что повылазили из земли после дождя: кривые и черные от грязи. Шапка на волосах, такая, что и глаз не видно. И говорит он странно, как булькает, и все время под ноги смотрит. И палкой своей корявой тычет везде, будто собак разгоняет. А уж говорит-то…. и слушать гадко такое.

— Что говорит? Чего ему тут надобно? — не поворачиваясь от большого котла спросила другая женщина. Она была новенькой на кухне, готовила прилично, а потому ее поставили одной из помощниц главной кухарки. Хала не знал еще ее имени и про себя называл ее “цветочной” из-за любви к вышитым цветами передникам. Почти не поворачивая головы, она нащупала на столе коробку с травами и стала добавлять что-то в котелок, усердно размешивая еду и постоянно пробуя ее на вкус.

— Недоброе говорит, и странное. Говорит, что все мы неправильно живем, что позабыли себя и богов, что путь нам только в огонь да в искупление. И что есть еще время одуматься, скинуть ложных правителей и последовать путем праведным.

— А путь этот, стало быть, он и покажет? — хмыкнула старшая повариха. — Да за пару медяков небось?

— Про то не знаю, — поджала губы первая служанка, — не слыхала. Только не понравилось мне это. Я чту богов, и господина Лида чту, а до него — Канита, а как же иначе? И семья моя лиха не делает никому, так что мы искупать должны?

— Не слушай ты его, видимо, всю жизнь под пнем просидел, вот и умом потемнел, — утешила ее та, что возилась с травами.

— А еще что говорил тот лесной кликуша? — поинтересовалась старшая повариха.

— Много чего, но я не стала слушать. Люд около него странный собираться начал. Всё больше бродяги немытые да лентяи, кому дела настоящего нету, языки бы почесать.

— Да, такие и станут слушать, а потом еще повторять начнут. Вот принесло дурака нам на голову. И как таких в город пускают, — пробурчала толстуха и стала вынимать из печи пироги. — Готовы, можно новые ставить.

— А та драка, ну в харчевне которая, она из-за чего началась? — спросила главная кухарка, когда женщины начали вдвоем раскатывать по столу тесто, и Хала сдвинулся к краю, чтобы не мешать им.

— Мне зеленщик сказал, что из-за пришлых драка-то и началась, — охотно поделилась “цветочная”. — Приехал откуда-то отряд целый, то ли восемь их было, то ли десять. Без командира, но видно, что к оружию привычные. Все сильные, неразговорчивые, в одежде боевой, один, говорят, с топором, как ты с вилкой, легко обращается. А в харчевне как раз наши гуляли, торговцы, что мясо возят. Котлиг, Фрего и их подмастерья. Те еще балагуры и пьяницы, а тут как раз сделку провернули какую-то. Ну в общем не знаю, то ли они над теми пришлыми потешаться стали, то ли пришлые первыми начали, но скоро у них от слов до дела дошло. Торговцы кричали, что нечего в зал к порядочным людям сброд при оружии пускать, а те в ответ сказали, что порядочных людей тут не видят. Ну, вы же знаете Котлига, он и трезвый нравом крут и на язык несдержан, а тут еще и вино в голову ударило. В общем драка вышла. Пришлые-то наших разметали в итоге, но тут стража городская подошла, разбираться не стали, всем досталось. А трактирщик, весь от страха зеленый и трясущийся, потом до полуночи объяснял, что там к чему.

— А ты-то откуда знаешь? — недоверчиво спросила самая младшая служанка.

— Так живу я на той улице, — пояснила “цветочная”. — Вчера как раз домой шла, а тут крики, звон оружия, пыль столбом. Испугалась я шибко, да муж меня встречать вышел, спокойно до дому дошли.

— Злое дело, — задумчиво протянула старшая, — чтобы пьяные друг другу уважение кулаками вбивали, то всегда было, а вот с оружием на того, у кого руки пустые, уже и не упомню такого. Злые времена, злые.

Тем временем новые пироги уже были готовы, на кухне стали появляться служки и заспанная домашняя челядь, и Хала понял, что солнце уже высоко над горизонтом. Поблагодарив за вкусный завтрак, он отправился к своим людям, рассудив, что расспрашивать болтливых женщин не станет. Мало ли что они видели, а что придумали. Вечером, когда он сменится со службы, сам разузнает подробности в городе.

Неприятности начались сразу после завтрака. На утренней проверке выяснилось, что вчерашняя драка в харчевне оказалась лишь первой из нескольких. И каждый раз начиналось вроде бы из-за глупости или сущей ерунды. Однако вряд ли это было случайностью. В городе с утра усилили патрули. Хала зашел к начальнику городской стражи и выяснил, что теперь в Витахольм будут пускать после усиленной проверки, а чужакам было приказано не носить оружие в открытую.

До обеда Хала проверял посты стражи, зашел договориться с кузнецом о перековке лошадей, затем вернулся к своим людям, и вместе они провели тренировку, после короткого обеда ненадолго увиделся со своей госпожой, но сегодня не было запланировано ни официальных встреч, ни выездов, поэтому Йорунн уединилась в библиотеке, изучая по просьбе брата какие-то старые хозяйственные записи.

Хала решил наведаться в город, раз сегодня его услуги не будут нужны. И вот тут его ждала очередная неприятность: старший помощник казначея, Рихрост, крайне неприятный человек с бегающими глазками, увязался за третьим всадником дворцовой стражи, сославшись на то, что им вроде как по пути в город. Приятная прогулка тут же превратилась в мучительную пытку. Рихрост затеял совершенно пустой разговор, от которого так и клонило в зевоту. Он словно игнорировал мрачный вид собеседника и его молчание. Наконец Хала не выдержал и остановился, развернувшись к Рихросту всем телом:

— Послушай, к чему это всё? Говори, что хотел, и избавь меня от необходимости выслушивать твои рассказы.

— Так я и говорю, — суетливо закивал младший казначей, вмиг став похожим на закорючку от пролитых чернил, — надо бы чтобы твои люди охраняли теперь и мой кабинет. Там столько записей, и все на вес золота. И хорошо бы мне охрану, мало ли.

— С чего бы кому-то понадобился твой кабинет или записи?

— Ну как же, господин? Это ж учет, порядок, планирование. Я же о конунге беспокоюсь. Войско же денег требует, кони ваши едят в три горла, оружие вечно ломается, доспехи, одежда всякая, сбруя нужны. А это все я должен подсчитать да сохранять.

— Так и считай, — мрачно буркнул третий всадник. — Кто тебе мешает? Мое дело охрана дворца и личная безопасность леди Йорунн.

— Вы будто не слышали, что в городе говорят, — замотал головой казначей. — Мне б всего пяток человек, или десяток.

— А почему ты ко мне пришел, а не старший казначей? Его охранять не надо, что ли?

Рихрост скривился, словно набрал в рот кислого:

— А он из-за книг своих носа не кажет. И не видит ничего кругом. Вот я и пекусь о всеобщем благе, больше-то некому.

— Странно, мне старший казначей кажется человеком взвешенным и разумным, — Хала был внешне спокоен. — Если есть нужда в охране, то пусть он даст мне знать. Да что с вами всеми?