На равне с этим часто упоминалось имя некоего «истинного бога», который благословлял войну против захватчиков и обещал милость ко всем, вернувшимся к своим истокам. Для Халы это все звучало как бессмысленный набор ничем не подтвержденных слов, но вместе с тем он был вынужден признать, что много кому эти речи пришлись по душе. Больше других за проповедниками шли те, кто не смог добиться в жизни лучшего — наемники, пьяницы, бездельники или проворовавшиеся жулики. Следом за ними подтянулись те, в ком жили давние обиды или зависть к более богатым или более славным соседям. Потребовалось меньше месяца, чтобы в воздухе повисло ощутимое недовольство. Люди разбились на два лагеря, и теперь любая неосторожная фраза могла спровоцировать неожиданную ссору.

Хала упорно не желал понимать, отчего так происходит. Ему казалось, что все в руках человеческих, что если кто-то хотел изменить свою жизнь к лучшему, то ему стоило лишь начать это делать вместо того, чтобы искать оправдание на дне кружки. И все-таки надо было признать, что новые идеи цепляли самые темные струны человеческих душ даже там, где казалось темноты вовсе нет. Это расстраивало и лишало внутреннего равновесия, а поделиться своими переживаниями было почти не с кем: Кит снова уехал, а Агейр пропадал на службе днём и ночью.

Соммер Кат же сосредоточился на другом. Он расстелил на столе карту и стал отмечать флажками каждое новое происшествие. Со временем вырисовалась любопытная картина: больше всего возмущений было на севере и северо-востоке, там, где королевство граничило с пустынными землями. На западе и юге, ближе к лесам, было совсем спокойно, восточное побережье было менее заселено и там количество столкновений было невысоким. Значит, сделал вывод начальник городской стражи, тот, кто стоит за всеми этими разговорами, находится севернее.

В вольных землях обитали разные племена, но все они в основном уступали хольдингам и в числе, и в организованности, многие даже сохраняли родовой уклад и кочевали с места на место. Однако были и те, кого сбрасывать со счетов не стоило. Сейчас эти племена объединились под рукой местного хана Талгата. Уж не его ли интересы стояли за всеми недавними событиями?

Эта мысль сильно не понравилась Соммеру, особенно тем, что чутье при мысли о Талгате громко и радостно согласилось, а чутью своему Соммер Кат привык верить. Немного поразмыслив, старик пришел к выводу, что надо поделиться своими соображениями не только с Халой, но и с конунгом. Если его сочтут старым дуралеем, это будет грустно. Но если он сейчас промолчит, а после окажется прав, то молчание его будет сродни преступлению.

Спустя месяц от начала первых беспорядков, старый вояка добился встречи с Лидом. Конунг выслушал с должным вниманием, а не не высмеял старика, вопреки его опасениям. Вместе со сведениями, принесенными Агейром, получалась вполне завершенная картина. Недоставало только одного штриха: даже ослабленные хольдинги были для кочевников серьезным противником, а ресурсов для долгой войны у Талгата не должно было быть.

Так или иначе, Лид понял, что время на подготовку утекает неумолимо, как вода сквозь пальцы. Если война идет к ним, то встретить ее придется теми силами, что есть сейчас, не дожидаясь помощи извне. Конунг разослал по Степи приказы быть наготове всем, кто умеет носить оружие, на север выехали дозорные отряды с единственным заданием — следить, не появятся ли разведчики Талгата.

Беду все-таки не удалось предотвратить. С севера в Великую Степь ворвались орды кочевников. Никто не объявлял войны, не было обмена послами, угроз или предложений сдаться, не было ни разведчиков, отмечающих путь для войска, ни малых отрядов, разведывающих удобные стоянки для людей и лошадей. Враги пришли одной огромной волной, и для людей Лида стало полной неожиданностью, как им удалось преодолеть огромные расстояния, лишенные даже питьевой воды. Враги же вторглись на территорию королевства Хольда, сметая все на своем пути. Кочевники шли не воевать, они шли уничтожать и сжигать.

Первыми пали небольшие деревушки на границе, их просто сровняли с землей, вырезая всех жителей от мала до велика. Кое-кто успел скрыться в Степи, но за ними тут же отправили погоню. Дальше войско двинулось практически без остановок, понимая, что самое главное их преимущество — это внезапность. Они шли, как чёрная туча, не встречая сопротивления, а за ними оставалось пепелище сожжённых и разоренных пастбищ и домов. На второй день захватчики встретили первый заслон, собранный наместником Астарте: именно его дозорные первыми поняли, что происходит, и передали грозную весть дальше в столицу. Однако времени было катастрофически мало.

Северная провинция успела сформировать небольшой отряд того, чтобы сдержать неприятеля, пока собираются основные силы для обороны, но вот успеть вывезти и спасти всех мирных жителей, а тем более их припасы и имущество, было практически непосильной задачей. Небольшой заслон выиграл для наместника целые сутки, но живым не вернулся никто, и кочевое воинство продолжило свой путь на юг.

К моменту, когда враг подошел к Астарте, люди ещё втягивались в город, кто-то верхом, кто-то просто бежал, спасаясь от скорой смерти. Наместник держал ворота открытыми до последнего человека, захлопнув створки перед самым носом нападающих. Однако силы были неравны, оставалось только ждать помощи и держаться, сколько будет возможность.

Кочевники с дикими криками носились вдоль городских стен, наводя ужас на мирных обитателей. Затем над войсками взметнулись стяги, украшенные изображением круглого шлема с тройным навершием из острых зубцов, гербом самого жестокого человека в северных землях. А потом на поле перед городом появился хозяин этих знамён.

Хан Талгат, человек, объединивший под своей рукой множество кочевых народов, которые даже разговаривали на разных языках, молча рассматривал хан город перед собой, только реяла по ветру выкрашенная в красный цвет длинная кисть из конского волоса, что крепилась к самому высокому из трёх зубцов его шлема. Красный — цвет войны, цвет крови. Хан явился, чтобы убивать.

Астарте не продержался и нескольких дней. Неистовым ударом кочевники просто смели защитников со стен, прорвались в город и открыли ворота изнутри. Воздух наполнился криками отчаяния, проклятиями, стонами раненых. Затем к этим звукам прибавился гул огня и треск рушащихся домов. К рассвету следующего дня города не стало, на его месте была лишь груда пепла и мертвые тела хольдингов. Хан двинулся дальше.

Потеря всей северной провинции в столь короткий срок стала тяжелым ударом для хольдингов и для конунга Лида. Вести о скорой гибели целого города добрались до Витахольма через день. Людей охватили страх и скорбь. Все, кто успел выскользнуть из-под тяжелого удара хана, собрались в следующем городе — Теритаке. Именно туда и отправился конунг с войском, спешно собранным за четыре дня, прошедшие с начала вторжения.

В этот раз хольдинги успели вовремя и дали достойный отпор кочевникам. Завязался бой, в котором малочисленные подданные конунга смогли одержать победу, поскольку отлично знали эти места и были готовы использовать любой холмик, любую скрытую ложбинку для того, чтобы сломить и отбросить противника. Потери хана были такими огромными, что к ночи он дал приказ отступить и встал лагерем в нескольких гонах к северу.