Леонид был третьим сыном царя Анаксандрида и приходился братом Клеомену, но только по отцу. Обстоятельства рождения его самого и его братьев были таковы. Анаксандрид был женат несколько лет, но детей у него не было. Тогда эфоры приступили к царю и сказали: «Если ты сам не заботишься о своём потомстве, то мы не допустим, чтобы угас род Эврисфена. Поскольку супруга твоя бесплодна, отпусти её и возьми себе другую. Если ты это сделаешь, то спартанцы будут тебе за это признательны».

Царь был очень привязан к своей жене и разгневался на речи эфоров, позволивших себе вмешаться столь бесцеремонным образом в его личные семейные дела. В гневе царь ответил им, что они дают ему недостойный совет. «Не подобает, — сказал он, — отсылать ни в чём не повинную супругу и взять другую».

После этого эфоры имели совещание с геронтами и предложили Анаксандриду следующее: «Мы понимаем твою привязанность к супруге и не настаиваем, чтобы ты с ней развёлся. Ты можешь, как и прежде, любить её, но должен взять вторую жену, которая родит тебе детей. В противном случае спартанцам придётся применить против тебя другие меры».

На это царь согласился, хотя это и не согласуется с обычаями эллинов. Спустя некоторое время новая жена родила Клеомена. Но и первая супруга в это же самое время забеременела. И когда это стало всем известно, родственники второй жены распустили слухи, будто она хочет подбросить чужого ребёнка, выдав его за своего. Когда настало время ей родить, то эфоры, поскольку не доверяли женщине, уселись напротив неё и стали наблюдать. Она родила мальчика, которого назвали Дориеем. В скором времени она снова забеременела и родила ещё одного сына, которого назвали Леонидом, затем сразу же после него третьего сына — Клеомброта. Вторая жена, мать Клеомена, больше детей не имела. Дорией, понимая, что ему не наследовать царство, отправился с переселенцами в Ливию, а затем в Сицилию, где и погиб. В то же время Клеомен так и не дождался ребёнка мужского пола. Наследником царского венца стал третий сын Анаксандрида — Леонид.

Свадебные торжества были пышными и вылились во всенародное празднество. Множество спартанок пришли поприветствовать невесту и принесли ей свои дары — венки из роз, лилий и фиалок, символические пучки колосьев, разных злаков и трав — знак процветания и благополучия. Мужчины одаряли не менее щедро жениха — овцами, козами и быками.

Это был верный знак любви и уважения народа. Прекрасные и чистые стояли они на брачной церемонии в окружении спартанцев — мужественный, мощный воин Леонид и миниатюрная рыжеволосая Горго. Даже суровые эфоры, глядя на новобрачных, казались весёлыми. Клеомен торжествовал. Теперь он мог чувствовать себя более спокойно. Больше судьба дочери его не волновала, и он мог заняться своими собственными делами, а вернее, предаваться пьяному разгулу.

Это одно омрачало счастье молодожёнов — после ухода Горго из дома Клеомена, он стал предаваться пьянству, никого более не стесняясь. Грустно было Горго видеть своего отца, прежде такого решительного и энергичного, в расслабленном состоянии. Целые дни напролёт он проводил за чашей с недостойными дружками, которые пользовались самой дурной славой в Спарте и с которыми не только что царь, а ни один уважающий себя гражданин не станет общаться. Вот и сейчас грустная Горго шла вместе с Леонидом по направлению к царскому дому.

Их встретил молчаливый слуга, по его лицу она всё поняла.

— О, Горго, Леонид! Как это мило, что вы пришли меня навестить! Эй ты, маленький негодяй, — обратился он к слуге, — принеси кантары, мы будем пить и веселиться. Ведь моя единственная дочь, моя Горго, вышла замуж за достойнейшего из людей!

— Не время пить — ещё не спала полуденная жара, — сдержанно сказал Леонид. — Ты же знаешь, Клеомен, что вино в эту пору дня может повредить рассудок, а тело сделать дряблым. Что касается нас, то молодожёнам употребление вина обычай воспрещает вовсе, так как это может повредить потомству.

— Хорошо, вы можете не пить, я не настаиваю, но я непременно должен выпить за ваше здоровье и благополучие. Хвала тебе, Дионис! — поднимая кубок, сказал Клеомен заплетающимся языком. — Ты, дающий утешение в скорбях и печалях, веселящий сердца людей, украшающий нашу жизнь, лучший и мудрейший из богов! Пью за тебя!

— Будь осторожен, брат, на невоздержанных он же насылает безумие, — сказал Леонид.

— Не беспокойся, безумие он скорее нашлёт на вас, нечестивцев, которые не чтят его. Разве ты не помнишь фиванского царя Пентея? Что с ним стало за то, что он гнал Диониса? Так что это ты нечестивец, клянусь Зевсом! Берегись! Пью за тебя, моя маленькая Горго!

Горго с ужасом смотрела, как он опустошил второй кубок неразбавленного вина.

— Отец, не пей, ведь на тебя смотрят все спартанцы. Ты должен быть достоин своего высокого положения. Что скажут граждане, увидев своего царя в таком ужасном состоянии? Даже илоты будут насмехаться над тобой! Чем ты теперь отличаешься от них? Помнишь, когда я была маленькая, эфоры мне и другим детям показывали пьяных илотов. Они были отвратительны, на всю жизнь я запомнила их безобразные, искажённые лица, их безумные, бессмысленные глаза. Они ужасно кричали такими страшными голосами. «Смотрите дети, — сказали нам тогда эфоры, — так ведут себя жалкие рабы, распущенные в своих страстях, напиваясь до потери рассудка, теряя человеческий облик, а свободнорождённые спартанцы никогда не позволят вину и другим страстям обладать ими. Запомните, дети, этот урок и сохраняйте всегда и во всём меру». Как же мне больно видеть тебя, отец, уподобившимся жалким илотам-рабам!

— Ты думаешь, что если ты теперь замужняя женщина, то можешь ругать отца? Ты хочешь, чтобы я выгнал тебя с позором вместе с твоим мужем из дому? Эй, вы, бездельники, быстро все сюда! Пусть они уходят! Гоните, гоните их, они оскорбляют бога Диониса, нечестивцы!

— Отец, что ты говоришь? — со слезами вскричала Горго. — Отец! Что ты хочешь сделать! Ведь после этого будут ужасные разговоры и слухи. К тому же мы ничем не оскорбили ни тебя, ни бога Диониса. Мы только просим тебя быть более умеренным.

Клеомен, совсем обмякнув, развалился на ложе. Дрожащей рукой он попробовал наполнить кантар снова. Из этого ничего не получилось. Он только разлил вино и опрокинул кубок на пол.

— Куда все подевались? Эй, там, кто-нибудь, сюда! Принесите ещё вина и кубки! Ты кто? — удивлённо уставившись на Горго, спросил он. — Что за мрачная тень покинула чертог Аида, чтобы пугать меня! Исчезни, сгинь!

— Отец, — плакала несчастная женщина, — это я, твоя дочь, Горго.

— Не подходи! — взвизгнул как ужаленный Клеомен и швырнул в неё кантар.

Кубок пролетел мимо, задев правую руку, и вдребезги разбился о стену. Леонид бросился к жене.

— Иди скорее, позови слуг, боюсь, он впал в безумие, — сказал он ей тихо на ухо. — Неразбавленное вино сыграло с ним плохую шутку. Я давно опасался этого, но надеялся, что он одумается.

Плачущая Горго выбежала из комнаты. Леонид пытался понять, действительно ли Клеомен безумен, или это была пьяная безобразная выходка.