– Еще я играю на электрическом басе. Это такой струнный инструмент. Но я только любитель. Правда, у себя дома я собирался заняться серьезно. Только…

– Выходит, что ты музыкант. – Строгое выражение исчезло с физиономии выдра. Отодвинув назад кресло, он спустил ноги на пол и со свежим интересом взглянул на спутника. – Менестрель. Ах, мять-перемять. А че, так тоже можно заработать несколько медяков, а то и серебряк. Может, увидят в тебе чтой-то новенькое. Спой-ка.

– Прямо здесь? – Джон-Том взволнованно огляделся.

– Ага. Тебя в любом случае никто не услышит за этой трескотней и за музыкой.

– Ну, не знаю, – рассудил Джон-Том. – Надо же согреться. И гитары моей тут нет.

– Чтоб чума побрала этот твой инструмент, – буркнул выдр. – Какой же из тебя менестрель, если не умеешь петь по заказу? Словом, жми, кореш. – И он сел, выжидая, с заинтересованным выражением на физиономии.

Джон-Том, почти ничего не осознавая, откашлялся и огляделся. Никто и не думал обращать на него никакого внимания. «Черт, какая глупость, – подумал он. – Ну ладно, начнем со старой, любимой». И он завел «Эленор Ригби». «Я один посреди толпы», – думал он, выводя мелодию.

Закончив, он вопросительно поглядел на выдра.

– Ну как, Мадж?

Откинувшись на спинку, тот вяло улыбнулся.

– Наверное, ты был прав, Джон-Том, без сопровождения не слушается. Слова-то, конечно, интересные, не сомневайся. Помню, знавал я когда-то одного менестреля, он тоже вот так дребезжал, тока с таким голосом к чужим дверям соваться нечего.

Джон-Том попытался скрыть разочарование. Впрочем, разве можно было надеяться, что выдр прореагирует не так, как все, перед кем он выступал.

– Конечно, у меня лучше получается с инструментом. А что касается голоса, – добавил юноша, защищаясь, – хоть гладко пока не выходит, но я стараюсь.

– Так-то, приятель, оно так, но слушатели твои стараться не станут. Надо подумать, что еще с тобой можно сделать. Тока пока ты о всяких песнях и думать забудь.

– Но я же не вовсе беспомощный. – Джон-Том показал рукой на зал. – Мадж, я не ходу навязываться тебе. Вот хотя бы здесь. Я не боюсь тяжелой работы. Здесь наверняка не одна сотня кружек и блюд… Полы надо подметать, протирать столы, чистить стойки. Да здесь же адова бездна работы. Я бы мог.

Перегнувшись через стол, Мадж положил когтистые лапы на плечи Джон-Тома, ухватив его за рубаху. Поглядел в удивленное лицо юноши и многозначительно прошептал:

– Ты не можешь этого делать. Эта ж работенка годится для одних крыс и мышей. Смотри у меня, Джон-Том, чтоб таких слов от тебя никто больше не слышал. – Выпустив из рук шелковую ткань, выдр уселся обратно.

– А что такого? – негромко возразил Джон-Том. – Работа есть работа.

– Глянь и подумай. – Мадж указал направо.

Возле второго от них столика облаченная в комбинезон, сшитый из грубого плотного материала, крыса ростом в три фута занималась своим делом. На крошечных лапках были перчатки. Опустившись на закрывавшие колени голенища высоких сапог, грызун прочищал сток.

Окружающие присутствия его словно бы не замечали, кости и мусор летели едва ли не на спину крысе. Продолжая свое дело, крыса наконец споткнулась о протянутые ноги подвыпившего альбатроса возле стола с жердочками, рассчитанными на птиц. Скосив глаза, огромная птица прищелкнула клювом, скорее в насмешку, чем для угрозы.

Крыса в страхе отшатнулась, споткнулась теперь уже о собственные ноги и повалилась назад, опрокинув на себя ведро с помоями и объедками. Жижа потекла вниз по спецовке, попадая в сапоги. Упавшее животное лежало посреди всей этой дряни, а потом медленно поднялось на ноги и принялось собирать объедки обратно в ведро, не обращая внимания – с виду, конечно, – на обидные прозвища и оскорбления, которые отвешивали посетители. Толстая кость щелкнула крысу по затылку, и она отправила ее в ведро к прочим объедкам. Но вскоре неожиданное развлечение прискучило посетителям, и они вернулись к еде, питью и беседе.

– Так, значит, у вас только крысы и мыши занимаются этим делом? – поинтересовался Джон-Том. – А я частенько так подрабатывал дома. Вспомни-ка, почему ошибся Клотагорб?

– Знаешь-ка, приятель, нечего соваться сюда с тем, что у вас может сойти с рук. Любое уважающее себя животное скорее с голоду подохнет, чем займется такой работой или начнет попрошайничать, как твой помойный дружок, гиббон этот.

– Мадж, я ничего не понимаю.

– И не пытайся понять, приятель. Просто плыви по течению. Усек? Все равно все эти типы тупы и ленивы. Будут целый день лежа слюнявить сырную корку, а не займутся честной работой, так вот. А потом еще наберутся, да так, что и мозгов им не хватит, чтобы понять, с которого конца она, работа эта, начинается.

Джон-Том уже начинал терять терпение.

– Что в этом плохого – убирать? От этого ты не становишься хуже. Я… – Он вздохнул, подумав, что спор безнадежен. – Конечно, здесь все по-другому, так ведь? Извини, позабыл, померещилось нечто из нереального мира.

Мадж расхохотался.

– Поди ты, а совсем недавно уверял меня, что нашего мира не существует.

– Да существует он, существует. – Юноша в гневе хватил обоими кулаками по столу, заметив, что грызун-прислужник вновь повалился – на этот раз носом вперед. Дело было в том, что какая-то черепаха, куда менее утонченная, чем Клотагорб, подставила ему ножку. Собранный с таким трудом мусор опять разлетелся, вызвав у присутствующих радостное оживление.

– Значит, и здесь своя дискриминация, – пробормотал Джон-Том. – Почему же и здесь так?

– Дискриминация? – Мадж помедлил. – Никто ничего им не дискриминирует. Просто они ни на что другое не годятся. С природою не поспоришь, приятель.

Непонятно, почему Джон-Том ожидал от Маджа иного. Судя по всему, выдр – вполне средний обитатель этого вонючего, отсталого и отнюдь не райского городишки.

В ресторане были и гуманоиды, но по росту они не подходили под пару Джон-Тому. Неподалеку одинокий джентльмен выпивал в компании облаченной в расшитое серебряными нитками одеяние паукообразной обезьяны и играл с ней в карты – в паре против крупной человекообразной обезьяны неизвестной Джон-Тому разновидности и трехфутовой мускусной крысы в алом спортивном костюме и самых темных солнцезащитных очках из всех, какие доводилось видеть Джон-Тому.

Без сомнения, и они разделяют местные предрассудки и ханжество. А откуда, собственно, явился он сам, чтобы полагать себя вправе вершить суд над моральными вывертами иного мира?

– Слушай, приятель, с этим нельзя ничего сделать. Зачем кому-то нарушать заведенный порядок? Тока возьмись за швабру и тряпку – враз лишишься всякого уважения честных горожан. Правда, может, сойдешь за политикана, тока их уважают еще меньше, чем этих, с тряпкой. Но я надеюсь все-таки, что ты сумеешь обойтись без своих песен. – В тоне Маджа слышались надежда и любопытство. – Помнишь, старикашка-то, Клотагорб-от, он ведь уверен был, что ты чародей… Уверен ведь был! Что ежели ты способен на это? Я ж слыхал, как вы там о чародейских словах базарили.