– Что есть «галерка»?

– Издалека, короче, наблюдать.

– Не совсем так, – замотал головой Реддвей. – Нырять не нужно. Понимаешь, Алекс, я верю в Америку и верю своему президенту и буду воевать, если нужно, за него и мою страну. И в отчете, который попадет к нему, напишу все, что смогу узнать. Вопрос в другом: а вы верили своему бывшему президенту? Если я скажу, что он главный сукин сын, что он обо всем знал и все покрывал за деньги, вы будете воевать? Против меня?

– Господа еще чего-нибудь желают? – официант опять явился и ненароком смахнул со стола рюмку Турецкого. – Прошу прощения, заменю в сей момент! Прикажете подавать горячее?

– Сказали тебе, потом! – Грязнов дождался рюмки Турецкого и плеснул всем еще по пятьдесят. – Мужики, надо выпить. У меня лично от таких философских вопросов всегда аппетит просыпается.

Но Реддвей был настроен конкретно, он желал получить ответ, причем однозначный и прямо сейчас:

– Да или нет?

– Не знаю, – честно признался Турецкий. – С тобой лично и за президента как символ я воевать, наверное, не буду. Но в то, что он был самым главным сукиным сыном, я тоже не верю. Мафия эти деньги отмывала, вот в это я верю. А значит, с ней и надо разбираться.

– Нет у вашей мафии таких денег, – отрезал Реддвей. – Эти ваши «новые русские», на которых все валят наши газетчики, не могли заработать столько ни на рэкете, ни на порнографии, ни даже на наркотиках и оружии. Они, как и я, в этой истории козлы отпущения. А вот Чеботарев – фигура…

– Господа еще чего-нибудь желают? – тот же официант снова вырос над душой.

– Господа желают счет! – рявкнул Реддвей. – Поехали отсюда.

– А кто здесь Турецкий? – все так же ласково осведомился официант. – Вас к телефону.

– Что за черт? И почему не на сотовый? Кто знает, что я здесь? Где у вас телефон? – Турецкий разразился потоком бессмысленных вопросов. Потом махнул рукой приятелям: – Спускайтесь к машине, я догоню.

Телефон оказался за стойкой бара. С каким-то неправдоподобно коротким шнуром. Чтобы взять трубку в руки, Турецкому пришлось пройти за стойку. Это было последнее движение, которое он помнил четко.

«Важняк» пришел в себя в 22.50, это можно было определить, просто глядя на часы. Благо руки ему никто за спину не заламывал и наручники не надевал. Правда, сидел он теперь на заднем сиденье какого-то автомобиля, судя по внутреннему интерьеру – «опеля». Сидел, зажатый двумя амбалами, один из которых, с круглым лысым черепом, смахивающим на маску Фантомаса, обрадовался этому чрезвычайно.

– Александр Борисович! – с чувством сказал он. – Едем в гости!

– Вам хана, – с трудом разлепил губы Турецкий. – «Чем это они меня?!» – Похищение сотрудника Генпрокуратуры. Точно хана.

– Похищение? – несказанно удивился Фантомас. – Какое еще похищение! Вы сами к нам в машину сели. Свидетели есть. И даже когда приятель ваш, американец, подошел, сами сказали ему, что, мол, сегодня уж больше не увидитесь. К любовнице, дескать, едете.

«Ну и ну?! Неужели не врет?»

– А рюмочка ваша между тем уже чисто вымыта, в ряду других уложена, никакой эксперт ничего не найдет. Так что сиди, дорогуша, не рыпайся. Сказано: в гости едем!

Человеку нужна идея. Нужна идея человеку!

Неважно какая – пусть пресная, тусклая, необходимо лишь осознавать сам факт причастности к движению жизни. Если же к этому добавить способность беспристрастно оценивать собственные возможности, да еще небольшую толику оптимизма, можно вполне безмятежно проживать день за днем, не страшась грядущей старости. Только вот… Как, спрашивается, вписать в эту схему всяческие «приятные» неожиданности вроде дневника Басина?

– Хреновая концепция! – Черный, не удержавшись, фыркнул. – И уж тем паче не первой свежести. «Не страшась грядущей старости…» Чего ее, мать твою, страшиться, если до нее дожить, вероятно, не придется? Народ же вокруг элементарно валят налево и направо! Пушкина, Апраксин, теперь вот – Шестопал… труп. Мертвый, мать его, труп.

Мысли, вернее, мыслишки, сопровождаемые мелкой шелухой бессвязных образов, уверенно набирали ход, истерично повизгивая на таких вот неожиданных поворотах.

Спокойно, спокойно! Вдох: синий поток, желтый поток – прилив, выдох: пурпурный выброс – очищение… Этим способом самоуспокоения Черный пользовался редко, ибо мало доверял собственному воображению. В пору юности, когда дух еще не был отягощен опытным недоверием и мудрым сарказмом, многое без особого труда представлялось реальным. Потому что хотелось верить во все подряд (разумеется, до определенных пределов). Вот и возможно было в любой момент превратиться в некий проводник вселенской энергии – так уверяли книги, писанные, надо думать, просвещенными людьми, – стоило лишь прикрыть глаза и представить, как снизу и сверху тело пронизывают разноцветные космические потоки, неся силу и покой на вдохе, вытесняя слабость, недуги и страхи на выдохе. Впрочем, в последнее время на скудность воображения сетовать не стоило. Скорее, наоборот… Если так пойдет дальше, скоро за каждым углом ему станут мерещиться киллеры и агенты спецслужб… Один сегодняшний сон чего стоил… Бестселлер в духе Чейза! Хотя нет, Чейз тут, пожалуй, покурит…

Куда же подевалась эта чертова Марина? Черный швырнул на пол бесполезную газету. Почему-то он был уверен, что именно сегодня «Нью-Йорк таймс» порадует своих читателей сообщением о смерти Митиной. А чего еще он мог ожидать?

– Да, собственно, – произнес Черный неопределенно. – Чего еще можно ждать от людей, любящих порядок и чистоту? Отмыть хренову, мать ее, кучу денег – и не почистить рабочее место?… Нет, господа! Шиш с маслом, господа! Не дождетесь, господа! В этих кругах так не принято!

Из недр книжного шкафа послышался недоверчивый писк.

– А ты сам посуди. – Черный подошел к Биллу, проснувшемуся и теперь подозрительно внюхивающемуся в окружающее пространство. – В банке отвечают, что Митина в отпуске, дома ее тоже нет… Нет, конечно, ни один уважающий себя человек не станет проводить отпуск в этом гнусном, пыльном городе. Вполне вероятно, что она сейчас где-нибудь на Кипре, на Гавайях, на Луне или черт ее знает где еще… Но если связать воедино скандал в Бэнк оф Трейтон, этого идиота Басина, потом все эти внезапные смерти – что, спрашивается, остается думать?!

Билла, впрочем, не особо интересовали дедуктивные упражнения хозяина. Уразумев, что кормить его не собираются и что мышей, даже домашних, даже любимых и т. д. и т. п., по-видимому, кормят ноги, он покинул гнездовище и, оберегая сломанную лапку, направился на поиски съестного.

– А что? Может, она и вправду на Гавайях, – продолжал Черный. – Какая разница? Может, там ее не сегодня завтра похоронят… Черт!!! О чем это я?

Зазвонил телефон. Черный поколебался, но трубку все-таки взял.

– Н-ну? Что же ты мне сообщишь сегодня? – Джексон почему-то говорил спокойно. Черный даже уловил в его голосе нечто эдакое, что можно было бы назвать поощрительной иронией, если не принимать во внимание причину звонка.