– Ну понятно, – кивнул Турецкий, – а конгрессмены у вас в большинстве своем в оппозиции, и им как раз выгодно вытащить все это дерьмо на свет. Да только вот ни ФБР, ни ЦРУ на них не работают, а работают на действующую администрацию. Потому славы и почестей тебе не видать, как ты ни старайся. Короче, Чеботарев по большому счету фигура скорее символическая, может, это и не его деньги, но он не может не знать чьи, так?

– Не символическая, а совсем конкретная, – не согласился Реддвей. – Он руководил всей вашей приватизацией, без его согласия никто ничего украсть не мог, – значит, он украл больше всех. Он придумал ваши ГКО и знал, когда их купить, а когда сбросить. А потом, этот Бэнк оф Трейтон! Он же не чья-то карманная контора. Он долго боролся за русский рынок и не работал с левыми сомнительными клиентами. Ты понимаешь, к чему я веду?

– Понимаю. Но ведь реальных доказательств у нас все же нет? ФБР, я так понимаю, не слишком надрывается, и Шестопал еще не рассказал им, на кого он работал?

– И не расскажет, – успокоил Реддвей, выпуская затейливые колечки дыма. – Он четвертый или даже пятый труп в этом деле.

– Погоди, ты ничего не путаешь?

– Убит в Амстердаме девятого сентября вместе с собственным водителем-телохранителем. Предположительно от укола в шею так называемой «стрелкой». Знакома такая штучка?

– Бог миловал. Но я знаю, конечно, что эта «авторучка» использовалась исключительно агентами КГБ. В прошлом.

– В прошлом? – усмехнулся Реддвей.

– Иди в задницу. Слушай! А может, киллер и «стрелкой» пользовался, чтобы выдать себя за комитетчика?

– Все может быть.

– Ну и ну. Значит, пять трупов. А я, лопух, был в курсе только про этого адвоката – Васина, Басина или как его там?

– Да, Басина называли и продолжают называть ключевым свидетелем, хотя никакой суд его показания не принял бы в расчет. Потому что сам он денег не отмывал. Как их отмывали, не видел, и все, что он там наплел журналистам, ему известно только из чужих разговоров. Но он назвал людей, которые, по его мнению, участвовали в отмывании: Наталью Пушкину, Марину Митину, Марка Вуда, Николая Апраксина и Станислава Шестопала. Пушкина, Вуд, Шестопал и Апраксин мертвы, а Митина где-то в бегах…

– Многовато русских фамилий для американского банка, – хмыкнул Турецкий. – А Апраксин, значит, из той же оперы?

В дверь номера отрывисто постучали.

– Я думаю, что из той же, а вот ваше ФСБ думает, что он просто благородно решил умереть на исторической родине, – пробурчал Реддвей, вытаскивая свою полуторацентнеровую тушу из не в меру глубокого кресла.

За дверью радушно скалился толстый (однако не более трех четвертей Реддвея) тип в идеально сшитом цвета мокрого асфальта костюме и с такого же цвета папкой.

– Wellcome to Russia, mister Reddway. – Тип шагнул в номер и тепло пожал руку Реддвею. – I am Yuranov, FSB. What do you… do you want… know about… вот же ж черт…

– Не насилуйте себя, – вполголоса предложил Турецкий, – мистер Реддвей вполне сносно говорит по-русски.

– О! – обрадовался Юранов и с благодарностью закивал Турецкому.

– Я хорошо говорю по-русски, – огрызнулся Реддвей. – Это ты по-английски – сносно.

– Мистер Реддвей желает осмотреть номер покойного Апраксина. Кстати, я Турецкий, следователь Генпрокуратуры. – Турецкий тоже протянул руку для приветствия, ее Юранов пожал уже без особой теплоты.

– Старший следователь по особо важным делам, – уточнил Реддвей, пристрастно относившийся к карьере своих друзей.

На лифте они поднялись на восьмой этаж, и фээсбэшник продемонстрировал им сургучные печати на двери номера, которые тут же с видимым удовольствием сломал, и отпер дверь:

– Номер осмотрен самым тщательным образом, но из уважения к вам, предвидя, что вы захотите лично ознакомиться с местом трагедии…

– Спасибо за содействие, – прервал Реддвей, протискиваясь в шикарный люкс и осматриваясь. Номер сиял идеальной чистотой, никаких следов пребывания Апраксина, по крайней мере видимых, не было и в помине. – Восстановили, как это… хронологию событий?

– Конечно. – Юранов уселся за стол и раскрыл папку цвета своего костюма. – Второго сентября Апраксин вернулся в номер около шести вечера. В двадцать десять он заказал ужин в номер. Официант, который доставлял заказ, утверждает, что Апраксин был в номере один, в халате, с мокрыми, видимо от недавно принятого душа, волосами, работал за письменным столом.

– Ужин на одного человека? – уточнил Турецкий.

– На одного. Официант был последним, кто видел Апраксина живым. Апраксин съел свой стейк, выпил полбутылки вина, что подтверждается опустевшей посудой и результатами вскрытия, а в двадцать пятьдесят выбросился с балкона. Вскрытие также показало, что в момент смерти он находился под влиянием сильнодействующего наркотика.

– А именно? – уточнил Реддвей.

– Кокаина. Микроскопические частицы кокаина были обнаружены нами и на поверхности вот этого стола. А патологические изменения слизистой носа и гортани позволяют утверждать, что Апраксин нюхал кокаин регулярно в течение длительного времени. Можно предположить, что наркотическое состояние сопровождалось галлюцинациями или обострением психических расстройств, если таковые были. Или же суицидальное начало, подавляемое в сознательном состоянии, овладело покойным в наркотическом. Во всяком случае, наиболее разумная версия случившегося – самоубийство в состоянии наркотического опьянения.

– То есть убийство вы отрицаете? – спросил Реддвей, терпеливо дослушав вдохновенную тираду фээсбэшника.

– Следствие еще не закончено, – уклончиво ответил Юранов, – но пока фактами, подтверждающими версию убийства, мы не располагаем. Следов борьбы ни в номере, ни на балконе не обнаружено, и все травмы, с очень большой вероятностью, получены именно в результате падения. С момента ухода официанта и вплоть до появления местной службы безопасности дежурный по этажу возле этого номера никого не видел.

– Номер не был закрыт изнутри на какой-нибудь засов, цепочку, щеколду?… – справился Турецкий.

– Нет, но, на мой взгляд, это совсем не повод классифицировать данный случай как убийство.

– Зато пропавшие документы – повод, – заявил Реддвей. – Если это, – он достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и помахал им перед носом фээсбэшника, – полный список вещей, обнаруженных вами в номере, то здесь не хватает черного кейса, с которым Апраксин улетел из Нью-Йорка, и содержимого этого кейса – банковских документов.

Юранов молчал с непроницаемым лицом, видимо что-то про себя соображая.

– Известно, с кем он встречался в тот день? – напирал Реддвей.

– Да, у него была рабочая встреча в Минфине, а конкретнее – в комиссии по внешним долгам.

– И там он был с кейсом?