Отступив от двери, я распахнул зеркальную створку и заглянул в оружейную.

– Как ты полагаешь, Джеймс, выдержит этот поясок, если подвесить к нему кинжал?

– Зачем, мастер Лахлан? – укоризненно спросил Джеймс. – Я понимаю, вы целый месяц ели у костра в дороге, но уверяю вас, на столе будет достаточно приборов. И что бы вам ни рассказывали о столичных интригах и заговорах, нынче вечером вам вряд ли придется сражаться за свою жизнь.

Я расхохотался, представив себе кое-кого из каравана на торжественном обеде в бабушкином доме. Отсмеявшись, я объяснил:

– Не в этом дело, Джеймс. Просто у меня на этой одежде нет значков, вот я и подумал, что по кинжалу все поймут, что я воин.

Джеймс возвел глаза к небу:

– Чему же вас учили в вашем Харике?

– А?

– Мастер Лахлан, поскольку этот прием состоится в доме вашей бабушки, вы – один из хозяев. В подобных случаях значки и эмблемы вышивают на знаменах, которые вывешивают перед входом. Ко времени следующего приема, на который вы отправитесь, мы, разумеется, обеспечим вас всеми подобающими знаками ранга.

Я поклонился ему:

– Как вижу, мой успех в обществе в надежных руках. Я во всем полагаюсь на тебя.

– Буду рад служить вам в этом качестве, пока это необходимо, – он направил меня к двери взмахом руки. – Вас ожидают гости.

* * *

Мы, в провинции, праздновали наступление Медвежьего дня несколько иначе, чем в столице. В Быстринах угощение устраивали вскладчину. За этим следили старые вдовы. Каждый старался принести самое лучшее. Запасы для Медвежьего дня делались еще в пору жатвы и в середине зимы радостно напоминали о прошедшем лете.

Мы празднуем только одну ночь, канун месяца Медведя. В очаге зала Собраний разводят огромный ревущий огонь. Все собираются там, одетые в лучшее платье. Подарки своим домашним дарят в семейном кругу, а в Собрании обмениваются сувенирами с соседями. Особое зрелище представляет обмен подарками между людьми, которые поссорились или расстались в уходящем году.

Всем известно, что нельзя вступать в новый год со злобой в душе – это дурная примета. Подарки помогают забыть старые обиды и делают светлее долгую зимнюю ночь. Угощение и выпивка, песни и танцы напоминают более теплые и счастливые времена года и украшают нелегкую зиму.

В столице праздновать начинали уже за неделю. Бабушка устраивала прием не в городском дворце, а у себя в бальном зале, который оказался много просторнее нашего зала Собраний. Столы в середине зала были уставлены едой, а на небольших круглых столиках по углам сверкали полированные серебряные кубки и кувшины вина.

Гости, появившиеся часа через два после захода солнца, выглядели празднично и казались искренне обрадованными приглашением. У дверей их встречал один из четверых внуков Ноба. Он помогал раздеться, а заодно принимал подарки, предназначенные для бабушки. Большую часть подарков составляли мелочи, обычные знаки внимания, но близкие друзья преподносили по-настоящему ценные вещи.

Потом Джеймс провожал гостей в залы и представлял их бабушке. Он называл имена отчетливо, чтобы я мог их разобрать, за что я был ему весьма благодарен. Оказалось, что я способен удерживать имя в памяти то время, которое требовалось гостю, чтобы спуститься с возвышения, где стояло бабушкино кресло, и подойти ко мне. Как только он обращался к следующим членам семьи и, наконец, к маршалу, я моментально забывал его и готовился к встрече со следующим.

Трое внуков Ноба откапывали в куче деревянных коробочек, обернутых в яркую бумагу и перевязанных ленточками, коробочку, предназначенную названному гостю, и ставили ее рядом с другими. Закончив с процедурой представления, приглашенный немедленно получал свой подарок к Медвежьему дню.

Многие из гостей говорили мне о знакомстве с моим отцом. Они крепко сжимали мое предплечье, и я отвечал тем же жестом, как научил нас дед. Почти все женщины протягивали мне руку для поцелуя, а ровесницы бабушки обнимали меня и целовали в щеку. Кто-то из них шепнул мне, что давно не видел мою бабушку такой счастливой.

Я счел это вежливой ложью, однако мне хотелось оправдать радость бабушки, и я стал представлять гостям Марию. Мне это казалась естественным, раз она стояла рядом с бабушкиным креслом, но я погрешил тут против этикета. Как-никак, она была всего лишь воспитанницей.

Гости из вежливости желали ей счастья в наступающем году. Но вскоре Джеймс указал мне на мою ошибку. Я покраснел, но теплая улыбка Марии утешила меня.

Вдруг промелькнуло знакомое лицо. Ярко-рыжие волосы на фоне зеленого платья резко выделяли Ксою в толпе гостей. Тугой корсаж и низкий вырез подчеркивали ее грудь. Теперь было ясно, что она уже не ребенок, хотя ей еще не хватало самоуверенности, присущей другим столичным красавицам ее возраста. Немного краски и румян подчеркивали огромные голубые глаза.

Я поцеловал ей руку:

– Не ожидал увидеть вас здесь, госпожа Ксоя.

Когда я назвал имя, в ее глазах мелькнули удивление и растерянность.

– Моя бабушка – добрая подруга вашей бабушки, мастер Лахлан. Но разве мы с вами уже встречались?

Помедлив, я кивнул:

– Да, по пути в Геракополис из Города Магов.

– Кажется, вспоминаю, – она одарила меня улыбкой. – Вы не пригласите меня на танец?

– Право, не знаю…

– О, мы будем танцевать! – в ее голосе вдруг прозвучала уверенность, какой я прежде не замечал.

– Но… – начал было я, однако она уже исчезла в толпе.

Я оглянулся на Марию и обнаружил, что она хихикает, прикрывшись ладошкой. Следующий вновь прибывший уже требовал моего внимания, и я не успел поинтересоваться, что ее так развеселило.

К концу сбора приглашенных появился весьма необычный гость. Дверь распахнулась, и высокий юноша швырнул внуку Ноба свою накидку. Под ней оказалась военная форма, причем отнюдь не тот парадный вариант, в котором прошествовала мимо меня добрая половина мужской части общества. Правда, маршал был одет по-деловому, но все же появление этого молодого человека вызвало у меня необъяснимую тревогу.

Он был почти на голову выше меня, и его карие глаза, темные волосы и нечто неуловимое в чертах лица напоминало брата Дальта. Только подвижное лицо и тонкие стрелки усов придавали ему живое и целеустремленное выражение, каким Дальт не отличался даже в лучшие свои минуты. Мой брат вечно ходил, словно в воду опущенный, а в этом парне ярко горел огонь, который не залить водой.

Когда он прорвался сквозь ряды терпеливо дожидавшихся представления гостей, я было принял его за местного стражника, вздумавшего незваным заявиться на пир, но Карл загадочно улыбнулся, а Джеймс жестом задержал гостей.

Бабушкино лицо осветилось радостью при виде воина, преклонившего колено у ее ног.