их разговор, выжидающе уставилась на Воеводина. Он тоже не отводил от меня задумчивого взгляда, но его вопрос стал для меня неожиданностью.

– Он тебе нравится?

– Кто? Костик? Нет, конечно, с чего ты это взял? – пробормотала я удивлённо.

– Ты плакала. Расстроилась из-за того, что он с Мариной?

– Нет, я... по другой причине ревела, – промямлила, покраснев, и опустила голову.

– По какой?

Вот чего он такой дотошный? Не хочу говорить, что у меня в той прихожей чуть сердце не разорвалось, потому что навоображала себе невесть что. Но судя по подозрительному прищуру – не отстанет ведь. Набрав в лёгкие побольше воздуха выпалила:

– Сначала я подумала, что там был ты!

Широкие с идеальным надломом брови изумлённо взметнулись вверх, а в серебристых глазах мелькнула растерянность. Немного помолчав, Алекс чуть хрипло спросил:

– А тебе не всё равно?

– Нет, – вдёрнула я подбородок, решив, раз уж начала, идти до конца.

– Докажи.

Блин, что? Как? Подавив желание прохныкать это вслух, я обвела кухню взглядом и, остановившись на раковине, предложила:

– Хочешь, посуду помою?

Что-то прорычав, по-моему, нецензурное, он рявкнул:

– Нет! Я не этого хочу.

Ну, я вообще-то догадывалась, что на посуду он не поведётся, но попробовать стоило – я же стесняюсь! Медленно встав и не глядя в сверкающие расплавленным серебром глаза, несмело приблизилась к застывшему ледяной скульптурой мужчине. Протянутая к его груди рука изрядно дрожала, выдавая моё волнение. Скользнув ладонью вниз, расцепила руки Алекса и, обняв его за талию, крепко прижимаясь к мускулистому торсу, привстала на цыпочки, потянувшись к губам. Он склонился, позволяя себя поцеловать, при этом сам нисколько не облегчая мне задачу. Робко приласкав неподвижные губы, я чуть не зарыдала, так и не получив ответа. Сдерживая слёзы, крепко зажмурилась и отстранилась. Точнее, попыталась это сделать...

Неожиданно обхватившие ягодицы сильные ладони вздёрнули вверх и, крепко притиснув к себе моё тельце, муж развернулся, пристраивая меня голой попой на прохладный подоконник. Втиснувшись между разведённых ног, он настойчиво потёрся натянутой ширинкой о мою промежность. Одна рука, погладив спину, осталась лежать на пояснице, не позволяя отодвинуться, а вторая зарылась в волосы, фиксируя затылок. Мужские губы буквально обрушились на мои, жадно сминая и толкаясь языком в рот. Властное вторжение моментально отключило мозг. Удержав готовый сорваться стон наслаждения, я, огладив широкие плечи, скользнула пальцами на колючий ёжик волос, мягко царапая его ногтями.

Почувствовав отклик, Алекс слегка прикусил мою нижнюю губу. По венам тут же прошёл ток, вынуждая выгнуться, прильнуть к мужчине всем телом и, обхватив его талию ногами, самой поёрзать, наслаждаясь тем, как грубая джинсовая ткань скользит по нежному местечку. Меня никогда так не вело, наверное, потому что барьер страха наконец-то сломан и я сама к нему пришла. Потому что хочу лишь этого мужчину, только моего страшного и ужасного мужа.

Пока наши языки сражались, его руки всё сильнее вжимали меня в твёрдый торс, словно он хотел меня впитать, буквально вживить в себя. Воздуха катастрофически не хватало, но я боялась прервать горячий поцелуй и остаться без обжигающего жара своего мужчины.

Он сам отстранился и, как и я, рвано дыша, глядя в мои широко распахнутые глаза, медленно провёл языком по моей нижней губе, очерчивая её контур. От нежной ласки меня тряхнуло так, будто молния по всему телу прошла.

– Какая же ты страстная... Ирочка. Моя жена такой не была, – протянул он с наглой ухмылкой.

Надеется, что я первая признаюсь? А вот не дождёшься! Стиснув в кулаки дрожащие пальцы и, не обращая внимания на сухость во рту, спросила:

– А какой она была?

– Холодной стервой, – припечатали меня ответом.

Расцепив мои ноги, всё ещё сжимающие его в объятиях, Алекс отошёл и спокойно произнёс:

– Приводи себя в порядок, поедем в твой клоповник.

– Зачем? – прошептала, всё ещё не оклемавшись от того, как он меня назвал.

– Вещи твои заберём, не можешь же ты постоянно ходить с голой попой. Ну и с соседями твоими по душам пообщаемся.

Я уже сползла с подоконника, когда он меня остановил:

– Подожди, а о каком компромате шла речь? Что эти двое пытались найти?

Отвечать сил не было, молча прошла в прихожую и, достав из сумочки флешку, сунула её в руки супруга, пояснив:

– Наверное, об этом, но это не точно.

– Откуда она у тебя? – изогнул он удивлённо бровь.

– Ну я же журналистка и это моё расследование, – бросила через плечо и закрыла за собой дверь спальни.

Ненадолго. Тут же ворвавшись в комнату Воеводин рявкнул:

– Саша, твою мать! Откуда. Это. У тебя.

– А вы сейчас с кем разговариваете, Александр Юрьевич? – невинно захлопала я ресничками, заинтересованно оглядываясь.

Видимо, мужу моё любимое выражение лица «Прелесть, какая дурочка» не понравилось. Заскрипел зубами. Вот не поймёшь, что этим мужикам надо: и дурочка не то, и стерва не подходит! Никакой определённости!

18

САША.

Прикрыв глаза, Алекс глубоко вздохнул и, взяв себя в руки, вновь вернул мне своё внимание:

– Прости, что накричал, у меня с тобой нервы совсем ни к чёрту становятся. За стерву извиняться не буду, можешь обижаться сколько душе угодно, но это правда.

– А за холодную?

– Нет. Саш, давай на чистоту? Ты же за все два года не только ни разу сама мне не отвечала, лишь благосклонно принимала мои ласки, но и не пикнула ни разу. Кулаки сожмёшь, губу закусишь и молчишь как партизан. Что-то вроде: «Ты можешь трахать моё тело, но моя душа тебе не достанется!» И я бы решил, что противен тебе, если бы ты не кончала. Всегда, дорогая! Ни одной осечки!

– Просто я… хотела тебя! Всегда! – выкрикнула в отчаянии.

– Странный способ это показать, не находишь? Знаешь, как я себя презирал за то, что всё равно иду в твою спальню, потому что отказаться не могу? А наутро ты спускалась к завтраку, безумно неприступная. Лицо – непроницаемая маска без тени эмоций, макияж, платье, драгоценности… Словно ты не из постели выбралась, а на светский раут собралась. Королева снежная, чтоб тебя! И что бы я ни делал, всё без толку. Даже сотни слов за два года не удостоился, – закончил он свою речь с такой горечью, что у меня сердце защемило.

Я ведь никогда не смотрела