Как ни странно, Торрио положительно относился к рейдам. Если не брать в расчет безразличие и упрямство Колозимо, планам Торрио представляла угрозу только текущая криминальная волна. После окончания войны уровень уличной преступности сильно вырос. В 1919 году в Чикаго были убиты более трехсот человек. За одну неделю ноября совершено двести пятьдесят ограблений – рекордное количество. В начале года активные граждане сформировали Комиссию по предупреждению преступности Чикаго в надежде, что сделают то, чего полиция упорно не делала. Хотя страна страдала от послевоенной рецессии, Комиссия по предупреждению преступности Чикаго пришла к убеждению, что преступность в Чикаго «обусловлена вовсе не бедностью или трудной жизнью. Преступность является бизнесом». Этот бизнес вызывал возмущение граждан, мог спровоцировать репрессии против незаконной деятельности Торрио. Планы Торрио по созданию нелегального сервиса, который мог затмить все остальные источники доходов, оказались под серьезной угрозой.

«Ни к чему человек не стремится столь рьяно, как к установлению правил поведения для других людей», – писал Уильям Говард Тафт[42]. Большая часть американцев вряд ли вообще желала введения какого-либо сухого закона.

Члены «Антисалунной лиги»[43], основанной в 1893 году в Оберлине, штат Огайо, искренне верили, что без алкоголя жизнь станет лучше. Историк писал: «Они стремились создать мир, свободный от преступлений, желаний и греха, своего рода тысячелетний Канзас…»

Кампания быстро распространилась по всей стране. Она объединяла вдохновляющий идеализм и брутальную, жесткую политику. Лига прямо-таки терроризировала Конгресс. Как говорилось в популярной песне тех времен под названием «Что у них на Вас, господин конгрессмен?»:

Один «неправильный» голос в Конгрессе – и все перевернется усилиями Антисалунной лиги, состоящей из пятидесяти тысяч человек.

Вступление Америки в войну 6 апреля 1917 года придало движению по борьбе с алкоголем сакральный смысл, отнеся к проявлениям патриотизма. Движение поддерживали даже те, кто прежде занимал неопределенную позицию. Лига продолжала пропагандистскую деятельность, напоминая, что алкогольная индустрия потребляла количество зерна, достаточное для производства одиннадцати миллионов буханок хлеба в день. Пьяные рабочие производили дефектную военную технику, а пьяные солдаты стреляли мимо цели.

Конгресс поддержал эти ограничения и предложил резолюцию, призывающую к внесению в Конституцию поправок, ограничивающих продажу алкоголя. Резолюция была передана законодательным собраниям штатов для ратификации в декабре 1917 года. 16 января 1919 года Небраска обеспечила необходимое большинство в три четверти голосов[44], став тридцать шестым штатом, принявшим резолюцию. Через год 18-я поправка стала законом.

Тем временем лига агрессивно проталкивала военный сухой закон через Конгресс. До вступления в силу 18-й поправки в полночь 16 января 1920 года временный закон полностью запрещал на территории Соединенных Штатов производство, продажу и перевозку (несанкционированную) любого напитка, содержащего более чем 0,5 % алкоголя. Важно заметить, ни во временном, ни в постоянном запрете не говорилось о владении, распитии и приобретении алкоголя. Лига предусмотрительно избежала оскорбления достоинства избирателей и членов Конгресса, которые были завзятыми пьянчугами, хотя и ратовали за отмену алкоголя.

говорилось в одной из ранних популярных песенок эпохи Софии Такер[45], наивно полагавшей, что граждане подчинятся 18-й поправке. Однако вскоре Америка переключилась на другую волну. Примерно во время появления постановки «Безумства Зигфелда»[46] Ирвинг Берлин[47] выразил возмущение в композиции «You Cannot Make Your Shimmy Shake on Tea» («Под чаем не станцуешь». – Примеч. перев.).

Для Джона Торрио введение сухого закона означало, что молитвы были услышаны. Он всегда стремился к тому, чтобы превратить криминальную деятельность в классический бизнес; глупцы помогли, сделав классический бизнес криминальной деятельностью.

Торрио мог вступить в бизнес, ничего не боясь и не задумываясь о конкуренции со стороны преуспевших в этом деле, поскольку новые запреты открыли огромные возможности для сильнейшего накручивания цен. За бокал пива ценой пять центов и за рюмку чего-нибудь покрепче, которая раньше стоила десять центов, просили вдвое или даже вдесятеро больше. У поставщиков были развязаны руки, поскольку ограниченная конкуренция сопровождалась лишь незначительно уменьшившимся спросом. В кадрах дефицита тоже не было, бутлегерство оплачивалось очень щедро, а риск был на порядок ниже, чем в любой другой криминальной деятельности. Возможное наказание было гораздо мягче.

Внимание Торрио занимало одно соображение. Хотя в 18-й поправке и говорилось о «совместных усилиях» отдельных штатов и федерального правительства в охране закона, он по факту был федеральным законом (известным как закон Волстеда[48], названный в честь конгрессмена, который ввел его). Это означало, что закон охраняется федеральными агентами, подконтрольными министерству финансов. Торрио не забыл, как одна проститутка отправилась, по привычной программе обмена, в город Бриджпорт штата Коннектикут и сдала Колозимо. Против него легко мог быть применен закон Манна[49]. Наказание было бы суровым. Ее пришлось убить. Федеральные агенты, которые участвовали в деле, оказались непреклонными и неподкупными. Что на этот раз? Насколько опасны эти федералы? На что они готовы были пойти в защите закона?