– Конюшего я привез с собой, – сказал он, – но, боюсь, от нас обоих вам будет больше хлопот, чем помощи, миссис Поджетт. У нас, мужчин, чудовищный аппетит, а доктор Боуэн его еще больше возбудил похвалами вашей стряпне.

Миссис Поджетт смутилась, покраснела и похлопала себя по груди:

– Я очень стараюсь угодить вкусам доктора. – На ее лице появилась глуповатая самодовольная улыбка, которая тут же сменилась выражением некоторого смятения. – Боже мой! Я собралась сегодня на ужин подать вареное мясо с капустой – но слишком уж обычно. Может быть, послать мясо конюшему, а для вас попытаться приготовить что-нибудь особенное?

– Вареное мясо с капустой прекрасно подойдет всем, – язвительно заметила Джиллиан.

– Глупости! Сегодня этот молодой человек здесь первый день. С вашей стороны очень несерьезно, что вы меня заранее не предупредили. – Миссис Поджетт нахмурилась, показывая Джиллиан свое недовольство, и направилась в кладовку.

– Похоже, вы очень собой довольны, – резюмировала Джиллиан. Громкие звуки из кладовой почти заглушили ее голос: миссис Поджетт с шумом ворочала там мешки и двигала по полкам горшки. – Я не ожидала, что вы опуститесь до флирта со старой женщиной ради того, чтобы добиться ее одобрения.

– С ней это сработало. Может быть, немного флирта поможет мне завоевать и вас, Джиллиан?

Задавая свой вопрос, Камерон надеялся перейти к более мирным отношениям взамен того раздора, который опять возник между ними; однако высказанная вслух мысль прозвучала совсем иначе. Завоевать Джиллиан. Завоевать право распустить тугой узел волос, целовать ее до тех пор, пока губы не покраснеют и не набухнут, как розовые бутоны, и великолепные светло-карие глаза не станут томными от желания, а не враждебными.

На самом же деле ее глаза превратились в наполненные мукой омуты.

– Нельзя быть таким жестоким, мистер Смит, – прошептала она. – Вселиться в мой дом, вторгнуться в мою жизнь и без того достаточно низко и подло. А притязать на меня было бы и вовсе жестоко. – Джиллиан расправила плечи и быстро пробежалась пальцами вверх и вниз по застегнутым пуговицам на вороте платья, плотно закрывающем шею, как будто хотела убедиться, что надежно защищена от расслабляющего действия его дразнящих слов и благодарной улыбки.

Она то и дело сбивала его с толку. Иногда казалось, что Джиллиан рада его искреннему мужскому интересу, но вдруг что-то моментально менялось, ей в голову приходила какая-то новая мысль, и Джиллиан шарахалась от него, как будто он собирался ее ударить.

Впрочем, Камерон винил в этом только себя. Он сам предупредил ее о том, что ему нельзя доверять. Отец, вероятно, смеется в преисподней над его неуместным рыцарством.

– Мы с вашим отцом скоро поедем в деревню, – небрежно сообщил он.

– Зачем?

– Мне надо встретиться с Робертом.

Боже праведный, как легко он поддался соблазну разговаривать с ней как с соучастником, добровольно преследующим те же цели!

– Я не могу этого позволить.

Она была слишком смелая, и в этой неуместной храбрости Камерон тоже винил только себя. Ему не следовало посвящать ее в свои планы, но он позволил себе поддаться очарованию ее ума и надеялся, что она отдаст свою силу его делу, а не потратит на борьбу против него. Он относился к ней скорее как к ценному союзнику, чем как к заложнику, и теперь ему следовало действовать жестко, даже если это еще больше отдалит их друг от друга. В конце концов, степень отчуждения не имела значения: у Джона Камерона Делакорта, до недавнего времени владельца Бенингтон-Мэнора, и Джиллиан Боуэн, дочери уважаемого врача доктора Уилтона Боуэна, не было общего будущего. Когда он осознал это, у него сжалось сердце.

– Вы что-то путаете, Джиллиан, – произнес он с угрожающей мягкостью, – я не нуждаюсь в вашем одобрении.

Она вздрогнула, как от удара, и он сразу почувствовал себя головорезом в темном переулке.

– Отец побоится ехать один.

– Он будет не один, Джиллиан, он будет со мной.

– Вы обещали не выдавать тайну его болезни.

– Я и не собираюсь этого делать.

– Я вам не доверяю.

– Вы можете поехать с нами.

– Благодарю вас, король Камерон Смит. – В глазах Джиллиан промелькнул сарказм. – Как мило с вашей стороны пригласить меня проехаться в моем фургоне рядом с моим отцом.

Ему не удалось запугать ее, как он надеялся, а значит, следовало поменять планы и использовать ее внутреннюю силу. Упрямая и отважная Джиллиан могла бы оказаться полезнее, чем слабая раболепная женщина. К тому же в таком качестве с ней приятнее иметь дело.

– Король Камерон. Мне нравится, как это звучит. – Он с трудом сдержал улыбку. – Мы выезжаем, как только ваш отец будет готов.

* * *

Поездка в Брамбер была мучительной, и Джиллиан подумала, нет ли у Камерона тайного списка испытаний, которым он собирался ее подвергнуть. Может быть, он заглядывает в этот список, когда она поворачивается к нему спиной? Ее последнее язвительное высказывание в адрес Камерона все еще звучало у нее в ушах, когда она сердито вырвала поводья у него из рук, – нахал уселся на место кучера, но она толкала его до тех пор, пока он, насупившись, не передвинулся на середину скамьи. Джиллиан не знала, почему не могла позволить ему править ее лошадью. Она говорила и вела себя как настоящая мегера. Одна часть ее рассудка утверждала, что она имеет полное право наброситься на него в наказание за его деспотизм, другая осуждала за потерю самообладания.

Она молча правила фургоном и мучилась, не понимая, что с ней происходит, почему ей хочется одновременно и извиниться перед ним, и заставить испытать такое же разочарование, такую же бессильную ярость, какую испытывала сама. Тем не менее, всякий раз, когда ее колкости достигали цели, и на гордом лице Камерона появлялось замешательство, ей хотелось, чтобы оно исчезло.

Как она могла прожить столько лет, не подозревая, что в ней дремлют такие сугубо женские желания?

В довершение всего ее отец сохранял бодрость, и Джиллиан приходилось признать, что причиной этого стал Камерон Смит. К ней вновь вернулись подозрения, что, несмотря на долгие часы, которые отец посвятил дочери, передавая ей тайны врачебного искусства, он предпочел бы потратить это время на обучение сына. Видя, как в присутствии Камерона к отцу возвращается разум, она понимала, что ее подозрения обоснованны, и приплюсовывала их к другим нанесенным ей обидам.

Джиллиан всегда считала себя практичной серьезной женщиной, способной при любых обстоятельствах сохранять хладнокровие; однако с появлением Камерона она постоянно пребывала в смятении, охваченная сомнениями и страхами. Он заставил ее сомневаться в смысле собственного существования, в оправдании той жизни, которую она так тщательно выстроила. Он заставил ее понять, что стены, которые она возвела якобы для того, чтобы защитить себя, на самом деле просто огораживали огромное пустое пространство.