– У нас в «реабилитации» переполох из-за тебя. Даже полы лишний раз вымыли в конце рабочего дня. Обычно только по утрам моют. Вызвали из города специалиста, будет совместно с Надеждой Павловной Совкуновой тебя «загружать». Весьма серьезный, как Надежда Павловна говорит, дядька. Не запомнила, как зовут. Профессор какой-то. Учитель Надежды Павловны и вообще – светило. Командир бригады за ним машину выслал. Подполковник Совкунов дал согласие на привлечение постороннего, но настоял на том, что сам будет присутствовать при сеансе. Это с тем подполковником Елизаровым связано?

Василий Иванович, размышляя над ситуацией и оттягивая время ответа, взял на руки дочь, которой Людмила уже помогла раздеться. Сын спокойно ждал, когда настанет его очередь. Тот не любил, когда его на руки брали, считая, что сидеть на руках – это дело не мужское. Воспитание дедушки сказывалось.

– Косвенно связано и с подполковником Елизаровым. Только его самого до сеанса и того, что я сумею вспомнить, допускать нельзя. Он настаивает на проведении такого сеанса без участия наших специалистов. Но сеанс необходимо провести без него и только с нашими. Мало ли что я там наговорить могу. Контроль должен быть обязательным. Так что, если вдруг позвонит Михаил Афанасьевич, скажи что-нибудь.

– Михаил Афанасьевич?

– Да, так Елизарова зовут. Если позвонит. Я там, короче, где телефоны выключают. Так и скажи. Пусть сам думает, где у нас выключают телефоны. Это вопрос не его компетенции, и на него никто Елизарову не ответит.

– Все правильно. Ты как раз и будешь там, где телефоны выключают. И меня обманывать не заставишь, – согласилась Людмила. – И все-таки, может, я смогу что-то вспомнить? Это касается похорон?

– Нет, это касается отцовской сабли.

– Здесь я пас, – согласилась она. – Значит, все-таки считают, что Ивана Васильевича из-за сабли убили?

– Никто не знает, за что его убили. Но сабля – один из вариантов, за который можно ухватиться. Тем более что есть след, на это указывающий.

– Следователи говорили, что основная версия – профессиональная деятельность…

– Следователи по той версии работают, но и другие версии отметать нельзя.

– Значит, я так понимаю, – серьезно спросила Людмила, – что ты начинаешь сам работать по другой версии?

– Мы начинаем работать, – сказал Василий Иванович.

– «Мы» – это спецназ ГРУ? Он не имеет следственных полномочий.

– Пока дело обстоит не совсем так, но известное отношение к спецназу ГРУ оно имеет. Следовательно, может оказаться включенным в него и выполнять следственные действия в качестве самозащиты – хотя бы в качестве защиты репутации. Не знаю… Все еще слишком сложно для формулировки и данных мало. Есть определенные моменты, но…

Людмила уже раздела сына, и малыш деловито протянул руку отцу, чтобы вместе с ним пройти наконец-то в квартиру.

– Не нравится мне это. – Людмила говорила с опаской. – И больше всего приезд этого Елизарова не нравится.

– Этот приезд всем не нравится, – согласился Василий Иванович. – Если бы не появился Елизаров, никаких подозрений не возникло бы.

– И что теперь будет?

Старший лейтенант усмехнулся.

– Этот вопрос шифрованной телеграммой можешь отправить командующему спецназа ГРУ, но он тоже вряд ли сможет ответить.

* * *

Сначала позвонил капитан Твердовский.

– Василий Иванович, я в штабе. Будь готов; думаю, через полчаса тебя уже вызовут. Прибыл тут один специалист.

– Я в курсе относительно специалиста.

– Тем хуже для тебя. Много перед сеансом не пей.

– Чего не пить? Чая?

– Ах да, я закуску тебе отдать забыл. Сало в канцелярии, в окне между рамами. Надеюсь, не растает.

– Это закуска к чаю? – настойчиво повторил старший лейтенант.

– Напрашиваешься? – спросил командир роты.

– Почти. Но на более позднее время.

– Ладно, я принесу. Вот, Валерий Валерьевич пришел. Да, товарищ подполковник. Арцыбашев. С тобой говорить будет.

– Давай, – старший лейтенант привычно подобрался, словно не по телефону с начальником штаба общался, а очно. Даже на стуле сел прямее.

– Василий Иванович?

– Слушаю, товарищ подполковник.

– Ты готов?

– Так точно.

– Тогда двигай в реабилитационный центр. В левом корпусе, а не в главном. В холле тебя встретят. Я тоже туда иду.

– Понял, товарищ подполковник. Иду.

– Можешь даже в гражданской одежде, если в ней чувствуешь себя более расслабленно. Это профессор подсказал.

– Боюсь, товарищ подполковник, облает Черноносенко, привлечет ко мне внимание. Гостиница недалеко от левого корпуса.

– Не переживай. Черноносенко съел сразу недельную порцию. Отлеживается, и долго еще не встанет. Лучше в гражданском. Я к тому еще это говорю, чтобы тебя в темноте из окна гостиницы не заметили.

– Понимаю.

– Ну, иди. Я там буду, проинструктирую пока профессора Луковникова. Его зовут Владилен Борисович. Говорят, не просто специалист, а светило. Много научных трудов имеет. Все, двигай.

Подполковник положил трубку.

– Осторожнее там, с этим профессором, – напутствовала мужа Людмила.

– Я бы ему посоветовал быть осторожным со мной, – усмехнулся Василий Иванович. – Думаю, ему жена дала в дорогу точно такой же совет.

* * *

До левого корпуса Василий Иванович добрался быстро, потеряв время только на то, чтобы переодеться в гражданскую одежду, в которой и в самом деле чувствовал себя удобнее. По крайней мере, в ней не было необходимости отдавать честь ни старшим офицерам, ни встречным солдатам. И вообще можно было позволить себе расстегнутую верхнюю пуговицу.

В холле левого корпуса за столиком сидела немолодая медсестра, знающая Василия Ивановича в лицо. Приветливо улыбнулась, попросила раздеться и молча показала на коридор, в который следовало свернуть. Коридор прикрывала дверь, обитая искусственной кожей, под которой была плотная звукоизоляция. Дверь беззвучно открывалась и закрывалась, поэтому в коридоре царила неестественная тишина.

– Восемнадцатый кабинет, – сказала медсестра. – Вход через тамбур.

Сама она дальше двери не пошла и вернулась за свой столик.

Арцыбашев подошел в восемнадцатый кабинет, тоже с такой же дверью, и понял, что стучать в нее бесполезно. Осторожно приоткрыв ее, он увидел едва освещенный тамбур в два шага длиной. В тамбуре никого не было, и разрешения пройти дальше спросить было не у кого. И снова дверь, которая погасила бы любой стук.

– Разрешите?

– Заходи, Василий Иванович.