Казалось, что фургон с его белой парусиной составляет наибольшую приманку для странных гостей; они созерцали его большими удивленными глазами. Затем еще немного приблизились, потом снова остановились; подошли еще ближе – и замерли.

Так как фургон стоял невдалеке от костра, возле которого мы сидели, то смелые и наивные животные, постепенно к нам приближаясь, иногда попадали под прикрытие фургона; но вдруг вожак выступил так соблазнительно, что его нельзя было не взять на прицел. Я нацелился, как мне казалось, в сердце и спустил курок.

– Мимо! – воскликнул я с досадой, видя, что вся тройка повернулась и с достоинством удалилась как ни в чем не бывало.

Страннее всего было то, что они не ускакали, как олени, а удалились легкой рысцой, скорость которой не уступала конскому галопу.

Собаки, которых Куджо придерживал до сих пор за шеи, были пущены им вдогонку и с громким лаем принялись их травить. Вскоре лоси и собаки скрылись из виду, но в течение некоторого времени мы еще слышали шорох сухих листьев под копытами лосей, треск кустарника и собачий лай.

Я не надеялся, что наши псы их настигнут, и отнюдь не собирался следовать за ними; но внезапно лай собак перешел в свирепое рычание, как будто у них завязалась борьба с лосями.

– Быть может, я подстрелил одного из них, и собаки его догнали. Вперед, Куджо! Бежим, посмотрим! А вы, мальчики, останьтесь с матерью и охраняйте ее…

Я выхватил карабин у Генри, так как мой был уже разряжен, пересек в сопровождении Куджо лужайку и побежал по следам, протоптанным лосями и собаками.

Проникнув в заросли, я заметил, что листья запятнаны кровью.

Мы старались бежать как можно быстрее, грудью и руками раздвигая густой кустарник. Я обогнал менее проворного негра и, направляясь к месту, откуда доносилось хриплое рычание собак, вскоре вышел на арену борьбы.

Лось, припавши на колени, оборонялся рогами, меж тем как одна из собак, валявшаяся на земле, выла от боли. Другая, еще не выбывшая из строя, пыталась атаковать зверя с тыла, но лось кружился на коленях, как волчок, и всякий раз собака встречала отпор в виде мощных направленных на нее рогов.

Я опасался, что лось прикончит мою собаку, и, выстрелив наспех, не обращая внимания на промах, бросился на лося, чтобы добить его прикладом карабина. Я ударил его изо всех сил, наметившись в голову, но и на этот раз промахнулся и – о, ужас! – оступился и упал как раз в промежуток между ветвистыми рогами. Я выронил карабин, схватил лося за концы рогов и собирался отпрянуть. Но не успел я отпустить рога, как зверь вскочил на все четыре ноги и могучим рывком головы подбросил меня в воздух на большую высоту. Я упал на упругую сетку ветвей, крепко ухватился за дерево и нашел в нем защиту. Это меня спасло.

Не успел я отпустить рога, как зверь вскочил на все четыре ноги и могучим рывком головы подбросил меня в воздух

Разъяренное животное прыгало вокруг, удивляясь, что не может до меня дотянуться. Несомненно, если бы я упал прямо на землю, не удержавшись на ветвях, лось растерзал бы меня в клочья. В течение нескольких минут я не шевелился, оставаясь там, куда отшвырнул меня лось, и наблюдая происходящее внизу. Собака продолжала атаковать лося; но, обескураженная, очевидно, поражением своего товарища, лишь покусывала лося каждый раз, когда подвертывались его бока. Другой пес, валявшийся в кустарниках, продолжал жалобно выть.

Наконец появился Куджо, которого я опередил, продираясь сквозь чащу. Я видел, как он удивленно вращал белками, обнаружив карабин, брошенный на землю, и никаких признаков самого Ролфа. Едва успел я криком предупредить его об опасности, как лось уже заметил негра и, наклонив голову, ринулся на него с протяжным и страшным мычанием.

Я дрожал от страха за верного своего помощника; он был вооружен хорошим индейским копьем, подобранным в лагере после избиения наших товарищей, но я не надеялся, что ему удастся отразить таким первобытным орудием разъяренного врага. Куджо, казалось, окаменел от ужаса, и я уже видел его лежащим на земле и вздетым на воздух острыми рогами.

Однако я недооценивал находчивости Куджо. Когда рога приблизились на два фута к его груди, он, как белка, вскарабкался на дерево, и лось ударил мимо. Этот маневр совершился настолько стремительно, что мне померещилось, будто негра постигла моя судьба, то есть что лось швырнул его на воздух. Но вскоре индейское копье вонзилось в бока животного. Ни один испанский матадор не вышел бы лучше из затруднения.

Я радостно вскрикнул при виде грузно падающего зверя, соскочил с нашеста и побежал к Куджо. Лось уже издыхал, а Куджо склонялся над ним – самодовольный и торжествующий.

– Мистер Ролф! Мистер Ролф! – произнес Куджо с важностью, в которой просвечивало удовлетворенное самолюбие. – Негр справился со зверем; он уже не проткнет рогами грудь верного Кастора, – и Куджо погладил собаку, больше всех пострадавшую от рогов.

Вскоре к нам присоединился Генри, встревоженный шумом борьбы: он не выдержал бездействия и, вопреки моему распоряжению, покинул стоянку. Свой карабин мальчик нашел в полной исправности. Тем временем Куджо вытащил нож и принялся свежевать зверя по всем правилам искусства. Лось весил по меньшей мере тысячу фунтов, и немыслимо было доставить его в лагерь без помощи лошади или быка. Поэтому мы решили снять с него шкуру и произвести свежевание на месте. Надо было сбегать в лагерь за кое-какими приспособлениями, и, кстати, чтобы известить остальных о нашем триумфе. Вернувшись, мы тотчас же принялись за дело. До захода солнца в нашем распоряжении было около тысячи фунтов свежего мяса, подвешенного к деревьям вокруг стоянки.

Мы поднялись, по обыкновению, на рассвете, позавтракали котлетами и подкрепились кофе. Потом задумались, что бы такое неотложное предпринять. Мясом мы были обеспечены на самую длинную дорогу; оставалось придумать, как его консервировать. Задача нелегкая, принимая во внимание, что у нас не было ни крупинки соли. Трудность казалась непреодолимой. Я говорю: «казалась», ибо тотчас же вспомнил способ заготовлять мясо впрок без употребления соли – способ, применяемый испанцами и вообще в странах, где соль редка и дорога. Особенно охотно им пользуются трапперы и охотники, когда им нужно консервировать мясо бизона или другого зверя, которого посчастливилось убить. Засушенное таким образом мясо называется по-испански «тасахо».

Мы с Куджо принялись за дело. Прежде всего развели большой костер, подбросив в него как можно больше свежих, только что наломанных ветвей. Пламя, конечно, тлело медленно и сильно дымило. Затем мы воткнули в землю несколько колышков вокруг костра и обвязали их веревкой. Части туши лося были сняты с деревьев, кости отложены в сторону, а мясо разрезано на длинные ломти, фута в три каждый. Эти ломти мяса мы подвесили к веревкам, предоставив их действию дыма и жара, пышущего от костра с тем, чтобы они коптились, но не жарились. Нам оставалось лишь присматривать за огнем, быть готовыми к нападению волков, а также отгонять собак, которые покушались на мясо, подвешенное к веревкам. Дня через три мясо лося было великолепно прокопчено, и мы были уверены, что оно не испортится даже за самую длинную дорогу.