— Как прошло?

Вова гордо скинул мешок на землю.

— Лучше бы донести помогли, — посетовал Три Процента. — Чисто все. Я ему лапши на уши навешал, что нас в лесу целый полк и, если начпроду его картошечка понравится, то мы у него весь излишек урожая скупим.

— А эту почем взял? — поинтересовался Акимов.

— Полтинник два мешка, в расписке написал, что за восемьдесят.

Вова протянул сержанту бумагу. Акимов посмотрел, фыркнул.

— Здесь всего килограммов сорок, получается больше чем по рублю за килограмм. Дороговато.

— С учетом военной инфляции… — начал умную речь Вова.

Сержант махнул рукой.

— Ладно, и так сойдет. А хлеба, сала?

— Не было ничего. Хлеб, сказал, только в печь поставили, кабанчика еще не кололи.

— Не повезло, — констатировал Акимов. — Но сорок килограммов нам надолго хватит. Соль у меня есть, а хлеб еще найдем. Давайте груз разделим.

В первом мешке, в который Вова заглядывал, оказалась вполне приличная картошка, а во втором…

— Это он для свиней держал, — констатировал Молчунов.

Грязная мелочь. Судя по запаху, уже подгнившая, несмотря на недавний сбор урожая и недолгий срок хранения.

— Слушай, Лопухов, — ласково начал сержант, — а ты не мог просто пойти и купить у мужика два мешка нормальной картошки?

Три Процента открыл рот, попутно придумывая оправдание, но его неожиданно поддержал Санька.

— Этот куркуль просто так не продал бы. Поначалу он на сказки повелся, потом, видимо, понял, что его дурят. Я это сразу просек.

— А чего молчал? — удивился Вова.

— У него при себе ствол был, — пояснил Санька, — не стоило дергаться.

— С чего ты взял, что у него было оружие? — спросил Акимов.

— Он все время бочком держался и левую руку придерживал — наверняка ствол за поясом. Либо обрез, либо наган от какого-нибудь уполномоченного с коллективизации завалялся. Да и сынок у него призывного возраста, тоже не с пустыми руками домой рванул.

— А чего пилотку левой рукой не поправил?

— Да я забыл, — смутился Санька. — Финку в руке сжал, думаю, если он, так я его…

— Ясно, — подвел итоги вылазки за продовольствием сержант, — разбираем, что есть, и уходим.

Запихивая свою часть груза в вещмешок, Вова нашел повод для оптимизма.

— Хотя бы нести легче будет.

Но его никто не поддержал, все быстро распихали добытое Вовой и Санькой и быстро двинулись прочь. Ушли, впрочем, недалеко, голод оказался сильнее. Буквально в паре километров разожгли костер, едва дождались образования каких-то углей и начали запихивать в них картофелины, вороша жар обугливающимися веточками.

— Может, готово?

Вовин вопрос послужил командой к действию всем остальным. Не обращая внимания на боль, Три Процента обдирал с картофелины обугленную корку, а затем, не дождавшись, пока Акимов вытащит из сидора обещанную соль, запихивал в рот обжигающую, перемазанную сажей, но такую безумно вкусную картофелину. Несколько минут у костра царило молчание, только звуки поглощаемой еды, да неразборчивые звуки, когда запихиваемая в рот картошка оказывалась слишком горячей даже для оголодавших красноармейцев. Постепенно первый голод прошел, и запихивать картошку в угли стали более вдумчиво, а вытащенную из костра остужать.

Кровь отлила от головы к желудку, и Вова попытался проанализировать ситуацию. На чем он прокололся и почему приемы, безотказно срабатывавшие в новой России, дали осечку здесь? Через некоторое время он пришел к выводу, что все дело в менталитете. Там ему приходилось иметь дело с людьми хоть умными и образованными, но выросшими и воспитанными еще во времена развитого социализма. Перед такими молодой и беспринципный деляга имел преимущество, редко кто мог противостоять его напору. Здесь же пришлось ему иметь дело с хоть и с дремучим мужиком, но науку «купи-продай и ближнего кинь» освоившим вместе с молоком матери.

«Надо быть изворотливее и нахрапом не действовать», — решил Три Процента. Но мысли его постепенно угасли, глаза сами собой слиплись, и он незаметно провалился в сон, ощущая приятную тяжесть в еще недавно пустом брюхе.

Проснулся Вова не по собственной воле. Проще говоря, Санька его грубо растолкал. Спросонья он не сразу въехал в окружающую обстановку.

— А?! Что?! Немцы?!

— Хуже, — посетовал на судьбу Санька, — Акимов вспомнил о том, что он сержант.

Вообще-то оружие чистить несложно. И не тяжело. И уж всяко лучше, чем на плацу строевой рубать или на хозработах загибаться. И лучше всего чистить личное оружие, если до этого из него не стреляли, по меньшей мере, год. А если дело происходит в теплой казарме или на худой конец в непромокаемой армейской палатке, то тогда чистка превращается в отдых.

Все изменяется, когда солдаты попадают в окопы на передовой. С одной стороны, от состояния твоей винтовки зависит твоя же жизнь, с другой… Зачем винтовку чистить с утра, если через несколько минут, возможно, из нее придется стрелять? К тому же, пока боец чистит свою винтовку он, считай, небоеспособен. А вечером ее, зачем чистить? Вдруг немцы ночью полезут? Немцы ночью не воюют? А разведка немецкая! Вот то-то. А зачем ее вообще чистить? Она же и так стреляет. Откажет? Да ну? До сих пор не отказывала, а вот тут возьмет и просто так откажет? Да и хрен с ней! Для создания плотности огня у нас пулеметы есть. И артиллерия. И минометы. Вот они пусть и отдуваются, а от одной винтовки немного зависит. Износ ствола увеличивается? Ой, не смешите меня! Неизвестно, кто раньше кончится: ствол винтовки или ее хозяин. Второе гораздо более вероятно. А еще для чистки ветошь требуется, масло. А если нет их под рукой? А вдруг дождь пойдет? Или снег?

Словом, каждый опытный солдат найдет тысячу и одну причину, чтобы от данной процедуры отмазаться. Только землеройные работы могут вызвать у солдата еще большее неприятие и бурную мозговую деятельность по поиску причины неучастия в них. У каждого, кто пробыл на фронте хотя бы неделю, всегда есть наготове история, как он в мелкой ямке обстрел пережил, а товарищей командиров в надежном блиндаже прямым попаданием гаубичного снаряда убило. Нет, конечно, когда нужно срочно окопаться в ожидании танковой атаки или минометного обстрела, то тут энтузиазм резко подскакивает. Но какой дурак будет рыть с вечера окоп, если есть вероятность утром двинуться дальше?

Однако собравшиеся под командованием товарища младшего сержанта Акимова красноармейцы от чистки личного оружия отбояриться не сумели. Видимо, были еще недостаточно опытными. Больше всех от отделенного, естественно, досталось Вове. И не потому, что винтовка у него была самая грязная. Вовсе нет, у других были и похуже. Отделенный всласть наездился по Вовиным ушам за то, что он до сих пор не догадался добыть маленькую дерматиновую сумочку, в которой красноармейцы хранили принадлежности для винтовки, в том числе и ершик для чистки ствола. А ведь были, были возможности, но Вова элементарно лопухнулся. В результате пришлось ждать, пока освободится ершик, и заканчивать чистку последним. Масленку добыть он тоже не догадался, но Молчунов выручил, и не только Вову.