Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ну, раз так дело пошло, – сосед держался хорошо и контролировал, по его словам, ситуацию. «Полностью». – Смотри, что у меня есть. Ведь мы же русские люди».
Он вынул из кармана пиджака банку черной икры грамм на двести или даже на двести пятьдесят.
– Валентина, хлеба нам принеси черного, ну, и огурчика с маслицем, очень надо, – стюардесса в очередной раз пробегала мимо. Она сверкнула глазами, – «обязательно и скоро», – и промчалась дальше, кому-то что-то было срочно надо в конце самолетного салона. Можно было быть уверенным в том, что очень скоро она появится вновь со всем заказанным этим вполне ею понятным человеком, которого никак не мог раскусить Кафкан. А ведь не вопрос совсем.
– Ты хорошо говоришь по-русски, и не скажешь, что из-за бугра, молодец, выучился. И акцента нету в помине, не говоря об ошибках. Ностальгия мучает, да? Давай икорки еще, хорошая закусь, – заботливо сказал сосед, который, казалось, был ни в одном глазу. Охотничьем глазу.
– Ты не бойся, я – человек-могила, все вместе со мной исчезнет, знай… Ты мне только скажи, ты Голду Меир видел, как она? Умная баба? И вообще, как она, ничего себе? Никому не скажу, – попросил этот безымянный мужчина.
– Не видел ее и не говорил с нею, ничего не могу сказать, но ее, вообще, многие не любят у нас, надо это знать, – почему-то сказал Кафкан, он не мог уж так категорически отказать такому любопытному и необычному человеку. Тот ни разу не спросил Кафкана, зачем он здесь и почему, с какой целью прибыл.
– Так вот ты как, хорошо. Я к тебе со всей душой, а ты: «Многие не любят», – боишься проговориться, вот все говорят, что вы сложные люди… это так. Теперь я понимаю это мнение. «Многие не любят», – вот ты загнул, парень, ладно, давай еще по разу, и закусывай, а то еще расскажешь здесь всем государственную тайну, – он пытался всеми силами показать, что не обиделся.
Выпили.
– Хорошая наша водка, скажи, а? Нет, не хорошая, а просто отличная, береги себя, а то люди у нас разные встречаются… хорошо?!
– Я хочу сказать, что Голда умерла больше десяти лет назад, чтоб вы знали, – пытался оправдаться Кафкан.
– Этого не может быть, а у нас ни слова, поверишь, ни слова не было. Но она хорошая, Голда наша?
Кафкан пожал плечами:
– Не знаю, возможно, хорошая, хотя есть разные мнения.
– Вот видишь, а ты говоришь… – обожатель Голды был очень рад своей призрачной победе.
Долетели до Хабаровска вовремя. «Наш самолет благополучно приземлился в международном аэропорту имени Невельского. За бортом минус тридцать семь градусов, ветрено, легкий снег», – сказала Валентина в микрофон для всех. Она находилась за шторкой, и Кафкан сбоку видел абрис ее груди, талии, отставленных наружу ягодиц и высоко открытых мини-юбкой молодых спорых ног. Валя вся была обтянута синей форменной материей, что не мешало ее движениям в пространстве и в жизни. Только у Кафкана уже не было времени для волнения.
– Прощай, братец, – деловито сказал Грише мужчина, с которым они выпили вместе чемодан особой водки на пантах и бутылку французского коньяка. Гриша ничего не знал о нем. Может быть, и к лучшему. Зачем лишние знания нам, а? Ведь не заснем потом.
Гриша был слегка потрясен мыслью о расстоянии, которое он преодолел за этот день. Другой конец земли, это совершенно очевидно. У него было уважение к километрам, которые пролетел самолет, доставлявший его в неизвестность, а точнее, в далекий край, населенный совершенно непонятными ему людьми.
Валя, по главному имени, Валентина, постукивая каблучками модных ботиков, весело пожелала Грише счастья: «Не поскользнитесь, дорогой, здесь на трапе наледь», – и он, радостно кивнув ей, отважно шагнул с мгновенно слипшимися от мороза ноздрями в ледяной хабаровский день в лыжной шапочке «Кавголово» и в своем куцем плащике с поднятым воротником, с завязанным двойным узлом поясом. Плащ этот Гриша купил задешево на столичном рынке Махане йегуда, в угловой лавке напротив фалафельной бойких, постоянно орущих братьев, у пожилого перса. «Это не плащ, это шуба», – хвалил он продукцию пошивочного цеха в мусульманском поселке Бака аль-Гарбие, изготовленную по лекалам, привезенным из Лондона прогрессивно настроенным, ушлым хозяином.
Мама Гриши, так любившая без стеснения вещать для всех подряд, всегда говорила, повторяя чужую фразу: «Нельзя покупать дешевые вещи, сын мой, обойдется потом себе дороже». Так и было с этим «персидским» плащом. Кафкан просто дрожал от стужи, даже водка на пантах не помогала. Но теперь-то что говорить, все уже сказано и заплачено. Он почти протрезвел, сосед и самолетный друг куда-то пропал. «Даже не простились как следует», – пожалел Гриша. Он, вообще-то, был совсем не дурак, даже наоборот, просто очень наивный человек, ему не исполнилось еще пятидесяти, так что, вероятно, время для получения необходимого опыта у него еще было. Во всяком случае, он так считал.
С дождями на острове просто, если не беда, то проблема, конечно. Вот он заряжает с вечера уже в полутьме с невероятной силой и бьет без перерывов часов пятнадцать. Все залито водой, включая дороги, обочины и газоны сантиметров на 20–30. Есть участки шоссе с лужами полуметровой глубины. В воде застревают на сутки-другие(?) легковые автомобили с удивленными и смеющимися водителями и выплывшими буквально наружу к лесу и его опушкам пассажирами, которые, несмотря ни на что, не унывают, и, кажется, что этого с ними не происходит никогда-никогда. И все это на пронзительном ветру с Сиамского залива при температуре тридцать два градуса тепла. Люди, одетые в шорты, в основном, босые, посмеиваются, ежатся под дождем, но видно, что это все привычно им с малых лет. Так и есть, конечно. Удивительно они все улыбаются встречным посторонним людям, и видно, что делают это радостно и искренне, ладошки на груди складывают, кланяются, смеются всем лицом и идут дальше. И отсутствует летняя пыль, что очень важно, по мнению Григория Кафкана. К полудню следующего дня небо
