Чинам полиции предписываю всеми мерами оберегать спокойствие работы, законом возложенной на земских служащих, стараться рассеивать вздорные слухи и о всем, вызывающем тревогу местных жителей, немедленно доносить мне.

В заключение напоминаю, что мы ждем холеру. Всячески надо стараться внушить населению, что врачи и студенты-медики, которые будут приглашены в случае появления холеры, рискуют своей жизнью для спасения ближнего, самоотверженно жертвуют собой, делают святое, великое дело и что население обязано в силу этого само ограждать их от нелепых и злонамеренных наветов, не раз уже парализовавших деятельность врачей во время серьёзных эпидемий». (Можно не сомневаться, что Столыпин хорошо помнил трагическую гибель в 1830 году своего двоюродного деда во время чумного бунта в Севастополе.)

Причём вышеприведённый циркуляр отнюдь не был единственным. Столыпин, имя которого уже стало одиозным для саратовской оппозиционной интеллигенции, делал всё возможное для её защиты от волн революционной бури (которая, вполне ожидаемо, повлекла за собой и ответную контрреволюционную бурю). Буквально через несколько дней после опубликования циркуляра губернатор подписывает следующий ответ на обращение к нему земцев, уже начавших всерьёз опасаться за свою жизнь: «Т. к. до меня и раньше начали доходить слухи о некотором брожении среди населения, то относительно отдельных фактов расследования уже проводятся.

Я вместе с сим даю указания гг. земским начальникам и исправникам относительно зоркого наблюдения за всем происходящим в деревне с тем, чтобы спокойная деятельность местных земских работников – учителей, ветеринаров, врачей и пр. – была всемерно ограждена. Считаю при этом излишним оговорить, что ссылка управы на поощрение полицией разрушительных инстинктов толпы представляется мне ни на чём не основанной и едва ли правдоподобной (земцы традиционно обвинили полицию в организации насилий со стороны монархически настроенных крестьян. Подобные обвинения были столь же «достоверны», как и обвинения властей в организации еврейских погромов. – Авт.). Неправильные действия отдельного десятника, стражника и даже полицейского чиновника всегда возможны, будут расследованы и получат должное возмездие, но обобщать такие явления было бы весьма неосторожно и даже опасно. Что касается проповедей духовенства, то преосвященный Гермоген (саратовский епископ. – Авт.) высказал мне, что все усилия духовных лиц прилагаются и будут прилагаться к проповеди мира и любви, с пояснениями народу греховности мер насильственных и разрушительных. При этом, конечно, и духовенство, и гражданские власти обязаны пояснять и поясняют населению преступность революционных воззваний и листков, распространяемых за последнее время в большом количестве в деревнях. Я полагаю, что земские интеллигентные работники, особенно учителя, действуя в том же направлении, могут оказать существенную услугу делу успокоения населения, возбуждение которого в настоящую тяжёлую историческую минуту, переживаемую Россией, особенно преступно. Что касается земского врачебного персонала и студентов-медиков, то к пояснению населению их высокой самоотверженной миссии мной будут приняты соответствующие меры».

Подобная позиция Столыпина выражалась и во вполне определённых (и весьма нелицеприятных) указаниях губернской полиции, как, например, в нижеприведенном предписании аткарскому уездному исправнику, написанному после выступлений крестьян-монархистов против левых земских учителей: «Из сведений, собранных относительно происшествия в слободе Елани Аткарского уезда 11 минувшего февраля, мною усматривается, что в означенный день толпа крестьян дважды являлась в местную школу с целью потребовать прекращения занятий на повторительных курсах и удаления учителя. Ни в первый, ни во второй свой приход толпа не встретила никакого противодействия со стороны полиции, которая, по объяснению станового пристава, отсутствовавшего к тому же в то время из Елани, не была осведомлена о происходящем в слободе.

Вследствие сего предписываю Вашему Высокоблагородию разъяснить подведомственным Вам чинам полиции, что неосведомленность о положении вещей в подведомственном им районе составляет уже крупный проступок, т. к. они обязаны принимать все законные меры к охранению порядка и пресекать всякие попытки к нарушению его, отнюдь не ожидая особых предупреждений и приглашений на место происшествия от посторонних.

В данном случае полиция имела тем более возможность знать о намерениях некоторой части крестьян относительно повторительных курсов, что накануне в слободе состоялся многолюдный сход, обсуждавший этот именно вопрос и постановивший просить о закрытии курсов и удалении учителя.

Наконец, если полиция по оплошности не успела предупредить первое появление толпы, она имела полную возможность не допустить толпу вторично, задержать до вытрезвления пьяных, если таковые были в толпе, и привлечь зачинщиков к ответственности.

Обращаю на это Ваше внимание и предписываю внушить еще раз всем чинам аткарской полиции, что всякое бесчинство, независимо от причины его возникновения, должно быть немедленно прекращаемо, что малейшая попытка насилия толпы над отдельными лицами, не предупреждённая полицией, будет вменена ей в вину. Еланскому же становому приставу бездействие его ставлю на вид».

Уже позднее, возглавляя МВД, а потом и Совет министров, Столыпин неоднократно подвергался, без преувеличения, бешеным нападкам крайне правых, которые делали всё возможное, чтобы устранить его от власти. Дошло до того, что они ставили ему в вину «недостаточно энергичную» борьбу с революцией в Саратовской губернии!

Сразу же после ликвидации еврейского погрома начались беспорядки в селе Малиновка, которые произвели гнетущее впечатление на губернатора не только из-за кровопролития (которое уже, в общем, стало привычным), но и из-за осквернения святыни со стороны крестьян, которых он считал хранителями православной веры. Он с ужасом писал: «Вчера в селе Малиновка осквернили Божий храм, в котором зарезали корову и испражнялись на образе Николая Чудотворца». Но одновременно события в Малиновке показали, что при ударе по вере реагируют и оказывают сопротивление даже ранее революционизированные слои населения. После кощунства в Малиновке крестьяне сами забили насмерть перед церковью более 40 причастных к этому человек, а троих руководителей передали властям.

Однако попытки Столыпина сохранить порядок в губернии всё более напоминали тушение пожара на торфяных болотах. За 1905 год в губернии произошло почти 900 крупных аграрных беспорядков и было сожжено более 40 % помещичьих усадеб. Можно было загасить один очаг беспорядков, но тут же, словно из-под земли, в других местах вырывались новые языки пламени. И если в 1904 году речь шла о выступлениях крестьян, часть из которых имела стихийный или полу-стихийный характер, то в следующем году в губернии начался целенаправленный террор со стороны эсеров и анархистов по отношению к представителям власти. Летом сам губернатор чудом несколько раз избегает неминуемой смерти. В самом центре Саратова, на Театральной площади в него бросают бомбу, а при поездке в Балашовский уезд эсеровский боевик трижды почти вплотную стреляет в губернатора. В Столыпина также стреляют из засады во время поездки по губернии, но после этого он лишь иронически замечает: «Сегодня озорники стреляли в меня из-за кустов».