Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам приказано возвращаться без указания маршрута. Это не случайно, — сказал капитан Пряхин и объяснил, почему. — Письмо из Петербурга доставлено международной почтой, а значит, наверняка прочитано цензурой. Если будете возвращаться морем, обратно через Варну, вас подвергнут тщательному досмотру. Не исключено, что подготовительные материалы, не оговоренные протоколом соглашения, арестуют. На этот счет у них есть договоренность с английским правительством. Пока их посольство не даст добро, подготовительные материалы вам не вернут.
— И что вы предлагаете?
— Я имею устное предписание. В декабре Черное море представляет повышенную опасность. В это время года у западного побережья тонет наибольшее количество кораблей. Древние греки до весны прерывали связь с Херсонесом. Рисковали только запорожские казаки. В непогоду на своих дубках они внезапно врывались в гавани. Азартно грабили турок. И знаете, с какой целью?
— Известно, — улыбчиво ответил Николай Дмитриевич. — Чтоб на Хортице пропить.
— Но вы имейте в виду, — продолжал капитан Пряхин, — далеко не все они возвращались: кто пал под турецким ятаганом, кого поглотило море. Но от грабежей не отбило охоту.
— Предисловие толковое. Так что вы предлагаете? — повторил вопрос начальник экспедиции.
— Совершить бросок через Дунай.
— В непогоду? Ночью?
— Именно! А я тем временем отправлюсь в Рущук. Буду договариваться с местной таможней. Просить разрешение геодезическую экспедицию пропустить через границу в Журжево. Там уже Румыния, и есть в Россию железная дорога.
— И мы избежим международного скандала?
— Откупимся. Чиновник везде продажный. Потом задним числом принесем извинение за ваше самовольство. Уладим.
На том и решили: готовиться к внезапному броску через Дунай. Хозяина постоялого двора горбатого армянина поставили в известность, что русские будут проживать еще полную неделю. Пустили слух, что через неделю отправятся в Рущук, чтобы поездом добраться до Варны. За дни проживания, включая будущую неделю, расплатились заранее.
Константину Фаврикодорову была поставлена задача: среди болгар найти надежного лодочника, который согласится работать в любое время суток и в любую погоду.
— Как скоро плыть? — спросил Константин.
— Завтра в полночь. — У вас есть на примете лодочник?
— Есть. Иван Хаджидимитров. Он согласился нам оказывать всяческую помощь, в том числе перевозить наших людей на правый берег.
— Когда он справится с заданием, мы ему подарим лошадей. С кибитками, разумеется, — сказал начальник экспедиции.
— А я-то думал… — Константин не договорил. На лице обида.
— Вам-то лошади зачем?
— Я остаюсь в Болгарии.
— А как же Одесса? Семья покойного друга?
— О семье друга вы уже позаботились. Спасибо. Здесь у меня тоже семья. Буду искать сына. Если он уже янычар, мудиру отрежу голову.
Николай Дмитриевич не стал упрашивать своего проводника вернуться в Россию. Он уже достаточно хорошо его изучил. Его жизнь — это борьба. А бороться за свое счастье и за свой народ он мог только здесь.
— Мне достаточно будет одной лошади, — глухо проговорил Константин.
— Тогда лошадей и кибитку поделите поровну. Вы их заработали. Через год-два я с вами встречусь.
Но встреча состоялась только через семь лет.
Стоя у самого среза воды — было за полночь, осколок луны где-то затерялся в тучах, — Николай Дмитриевич всматривался в черную стену противоположного берега, тихо спросил:
— Сколько отсюда до Румынии?
— Примерно верста.
— Глубина?
— Сажени три. Надеюсь, нырять не придется. Озябнуть можно.
Иван Хаджидимитров, отвечая на вопросы, в темноте улыбался. Он был счастлив, что переводит братушек. Пусть братушки не беспокоятся. Его шестивесельная лодка стояла рядом. Молчаливые гребцы, в балахонах, как монахи, ждали, пока люди займут свои места.
— Ну, с Богом, — шепотом произнес Константин Фаврикодоров, когда тяжело груженная лодка отчалила от берега. Через минуту ее поглотила тьма.
Оставшийся на берегу проводник вслушивался в тишину глубокой ночи. Весла бесшумно входили в воду, с каждым взмахом приближая противоположный берег.
Константин не уходил до тех пор, пока на противоположном берегу не мигнул огонек. Доплыли.
Теперь можно было вернуться на постоялый двор, заглянуть в конюшню, кинуть лошадям сена и в следующую ночь дождаться с того берега Ивана.
Курьерский поезд Москва — Петербург прибывает в девятом часу утра. Время для встречи очень неподходящее. Поэтому телеграмму о своем прибытии Николай Дмитриевич никому не отправил. Не стал беспокоить друзей.
А друзья у него были, которые могли бы его встретить. Прежде всего, это сослуживцы по корпусу военных топографов. Там он готовился в длительную заграничную командировку. Но не только там. Параллельно он готовился непосредственно под руководством профессора Обручева, профессионального разведчика русской армии. О его настоящей профессии знали в империи несколько человек. Перед этими людьми у него не было тайн. Это — генерал-от-инфантерии Милютин и Александр Николаевич, русский император.
О подготовке капитана Артамонова у профессора Обручева не знали даже ближайшие друзья Николая Дмитриевича. Знали только, что капитан Артамонов превосходный геодезист, вот и посылают его в загранкомандировку.
Невеста Николая Дмитриевича Евгения Пчельникова знала еще меньше. Когда он уезжал, она просила, чтоб он дал телеграмму, и она его обязательно встретит с его любимыми цветами — розами.
При мысли, что его встретят с цветами, он испытывал смущение. У него было страстное желание из Москвы отправить телеграмму Пчельниковым, но удержало два обстоятельства: первое — поднимать людей, считай, в полночь и второе — где невеста будет ему искать розы? Мороз хотя и не сильный — под десять градусов, но для живых цветов и одного градуса достаточно, чтоб их загубить.
На перроне Московского вокзала под газовыми фонарями клубились облака пара: дыхание паровоза было теплым и влажным. Выйдя на Невский проспект и оглянувшись, как бы обозревая проделанный путь, Николай Дмитриевич заметил, что уже светает. На юго-востоке сквозь оранжевую дымку пробивалась заря. День обещал быть морозным и ясным, что в это время года здесь бывает редко.
«Здравствуй, град Петра!» — капитан-путешественник мысленно поздоровался с любимой столицей.
На извозчике он добрался до своей квартиры. Сюда который месяц раз в неделю наведывалась только уборщица. Она и открыла дверь. Истопник, отставной солдат-гренадер, печь топил из коридора. Он несказанно обрадовался возвращению хозяина: знал — сегодня, то есть сейчас, щедро получит на водку.