Шеф побарабанил по подлокотнику кресла, потер висок. А Серж – это не багаж? Странный Серж, упорно не желающий говорить по-русски, называющий себя Монте и часами гоняющий в видике старые кассеты со штатовскими фильмами. Озвучка там плохая, переводчик гундосый, как это Серж понимает, что к чему?

– На квартире у него был?

Вася кивнул:

– Был. Ключи его как раз у меня в коробке этой… Паспорт нашел. Загранпаспорт тоже. Деньги нашел – баксы. В конфетной коробке лежали, в баре. Я их не тронул. Так там и лежат.

– Сколько? – Беримор поднял глаза на Бурундука.

– Две тыщи девятьсот. – Вася потупился, толстые щеки медленно побагровели.

Понятно, сотню взял, не удержался.

Беримор снова забарабанил пальцами по подлокотнику. Странный Серж, странный…

– А лететь туда долго? В Лаврику? – поинтересовался любознательный Бурундук.

– Что? Три часа.

– Как в Москву? – Вася решительно насупился. – Тогда шубу все-таки надо взять. Вы, шеф, как хотите, а я упакую.

– О господи! – Беримор вздохнул и откинулся в кресле.

– Ух ты, собачка! – умильно сказал офицер таможенной службы, протягивая руку к лохматой голове Дона.

Дон звонко лязгнул зубами, и ладонь таможенника проворно вспорхнула вверх.

– Он очень нервничает, – извиняющимся тоном сказала Тил и незаметно пнула Дона лаковой туфлей.

Невнятное ругательство Дона было принято за рычание.

Согласиться на оскорбительное предложение отправиться за моря в образе нелепого пса Дона заставил лишь один неопровержимый аргумент: иностранец человеческого роду-племени вряд ли сможет бесследно потеряться в российском порту. А с собаки какой спрос? Убежала – и все тут!

– Сами понимаете, в море он впервые! – Тил пыталась объяснить очевидную нервозность «пса».

«В таком виде уж точно», – раздраженно подумал Дон. На самом деле он был путешественник со стажем, и фраза Тил его задела. Ему вдруг ужасно захотелось встать на задние лапы, небрежно облокотиться на стойку, лениво зевнуть и мечтательно обронить бледнеющему на глазах офицеру что-нибудь вроде: «Когда мы в последний раз шли с Мадагаскара…»

– Может быть, стоило оставить его дома? – предположил офицер, недружелюбно глядя на Дона.

– Что вы, ведь из-за него-то мы и плывем: отправляемся на международную выставку собак редких пород! Приходится плыть, потому что самолетов он боится…

– Да? – Таможенник с оскорбительным сомнением оглядел Дона. – И что, рассчитываете на успех?

Дон ответил глухим ворчанием: ишь, знаток и ценитель бирсдогов! Он был не в восторге от своей новой внешности, но знал, что работа сделана на совесть: распорки, прокладки, зубной протез, роскошная синтетическая шкура, зарощенная по шву так, словно он в ней родился. Между прочим, он вполне мог бы победить на этой выставке: не то что жюри, не всякий натуральный бирсдог распознал бы подделку! Если, конечно, на свете есть другие бирсдоги– не будучи специалистом в данном вопросе, Дон в этом сомневался.

Он яростно почесался: блохи первыми признали его настоящей собакой.

Между тем Тил напропалую кокетничала с офицером, заметно косящимся на ее стройные ножки в тонких чулках. Испытывая сильное желание пощупать эти ноги – а заодно уж и офицерские! – своими новыми бирсдожьими зубами, Дон молча распахнул пасть и многозначительно помахал в воздухе алым языком: красный свет, приятель! Не надо заигрывать с этой дамой!

– Он у вас мальчик или? – игриво осведомился таможенник, вручая Тил документы.

– Никаких или! – решительно ответила Тил. – Самый что ни на есть!

«И на том спасибо», – подумал Дон. Он признательно лизнул руку Тил и потрусил за ней по трапу.

Рано утром я позвонила в ГУВД и договорилась с ребятами из пресс-службы, что они сообщат мне, если найдется тот парень, о поисках которого накануне оповещали все местные телеканалы, включая наш. Потом забежала к Ирке, чтобы сказать ей об этом.

При моем появлении подруга отложила карандаш и двумя руками подняла альбомный лист с рисунком: чистое поле, в левом нижнем углу – корявая фигурка в стиле «сеятеля».

– Кто это? Что это? Эта… Этот… – Я показала пальцем.

– Значит, не похож. – Ирка смяла бумагу и швырнула ее в урну. – Что-то не дается мне портретная живопись!

– Так это портрет? – Я шагнула к урне, выудила бумажный ком, развернула. – Надеюсь, не мой?

– Ты что, слепая? Мужика от бабы не отличишь?

– Обычно справляюсь. Но в данном, конкретном случае, извини, затрудняюсь. Говоришь, мужик? А кто, если не секрет?

– Угадай с трех раз.

– Попробую. – Я внимательно вгляделась в «лицо». Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая… А уши-то, уши! Ой, а зубы-то, зубы! – Граф Дракула Задунайский, угадала? Нет? М-м-м… Тогда Майк Тайсон, зарисовка с натуры сразу после боя: морда расквашена, глаз заплыл, нос на сторону. Снова нет? Тогда даже не представляю. Подскажи, пожалуйста.

– Ты его знаешь, – пробурчала Ирка, придвигая к себе чистый альбомный лист.

– Свят, свят, свят! Нету у меня таких знакомых! Нет, нет, не была, не имела, не привлекалась!

– Монтик это. – Ирка обильно слюнявила карандаш.

– Мо-онтик?!

– Знаешь, закрываю глаза и вижу его как живого! А нарисовать не могу!

– А зачем тебе его рисовать? – Я с интересом наблюдала, как она старательно выводит на новом листе два разновеликих ока с отчетливым косоглазием.

– Чтобы сделать и расклеить листовки с портретом. Как иначе мы его найдем?

Я задумалась.

– А разве ты не сфотографировала Монтика в больнице?

Ирка взвилась с табурета, едва не перевернув кухонный стол. На пол полетел раскрытый альбом, а уже на него – полный заварочный чайник, сахарница, солонка и перечница. Сам собой получился шедевр абстрактной живописи.

– Оригинальная техника, – оценила я.

Потом опомнилась и схватила тряпку, спеша ликвидировать последствия стихийного бедствия. Ирка высилась надо мной, как монумент: рот потрясенно открыт, на нижней губе черная пена. Какого черта было слюнявить косметический карандаш?

– Ленка, ты гений! – прогремело с высоты.

– Я гений, а ты лошадь, – проворчала я. – Отодвинься, мешаешь убирать!

Ирка сорвалась с места, метнулась в комнату. Я прибрала в кухне, придвинула к себе альбом и взяла карандаш: пока подруга бегает за снимком, напишу текст листовки.

Ирка обернулась за пять минут, я управилась за десять.

Спустя полчаса мы вломились в контору, предлагающую по сходной цене воспользоваться услугами ксерокса, а еще через час вышли оттуда с пачкой листовок с фотографией Монте. Качество снимка оставляло желать лучшего, хотя композиционное решение казалось мне удачным: больничная койка крупным планом, Монте снят по пояс – сверху в бинтах, снизу в апельсинах, выражение лица идиотское. В целом фотография не оставляла сомнений в том, что изображенного на ней гражданина кто-то непременно должен искать – если не оперативники, то санитары.