Уже на подступах к дому мне нужно было пересечь два ряда трамвайных путей. Аккурат перед этим местом рельсы круто поворачивали и сходились так близко, что, если бы кто-нибудь вздумал остановиться между путями в позе огородного пугала, вытянутые руки коснулись бы вагонов. Щупать пыльные трамвайные бока я не собиралась, не настолько сумасшедшая, и, будучи застигнута двумя составами, благоразумно остановилась, слегка втянув голову в плечи в ожидании грохота сразу с обеих сторон. Однако стереоэффекта не получилось: трамвай, следующий из пункта А в пункт Б, благополучно пронесся мимо, а тот, что шел ему навстречу, из Б в А, до точки рандеву не доехал. Скрежеща и трезвоня, он остановился в нескольких метрах от меня.

На миг забыв о личной драме, я с интересом посмотрела на норовистый транспорт: что это с ним? Ехал, ехал, не доехал… За лобовым стеклом хорошо видна была вагоновожатая, нервная особа в рыжих кудряшках. Глядя прямо на меня, она энергично шевелила губами и вертела пальцем у виска.

– В чем дело? – обиделась я. – Проезжайте, я вам не мешаю!

Особа замолчала, тараща на меня глаза и хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыбина.

– Анна? – произнес рядом со мной женский голос.

Я оглянулась: возле меня стояла крупная женщина лет тридцати. Типаж, описанный еще Некрасовым.

– Какая Анна? – не поняла я.

– Каренина? – В голосе женщины не было издевки, только любопытство.

Что такое? Я быстро глянула себе под ноги, пересчитала рельсы: три с одной стороны, один с другой. Выходит, я стою на пути трамвая?!

– Глубокоуважаемый вагоноуважатый! Нельзя ли у вокзая трамвал остановить? – нервно хихикнула я.

Смешки были не ко времени: рыжекудрая погонщица трамвая уже бежала ко мне с кулаками, на ходу понося меня последними словами.

– Ради бога, извините! – воскликнула я, пятясь.

– Спокойствие, только спокойствие! – веско произнесла некрасовская женщина, закрывая меня собой, и я сразу почувствовала себя вполне защищенной. Теперь трамвай мог идти на таран – у меня были бы шансы уцелеть.

Схватив мою руку, заступница оттащила меня от караванного пути электротранспорта и продолжала тянуть дальше. Я не упиралась: нам было по пути. На ходу мы разговорились.

– Ирка, – представилась она.

– Очень приятно, Лена.

– Я живу неподалеку, во-он в том белом доме, – сказала Ирка. – А ты?

– А я во-он в том красном.

– Так это у тебя собака? Здоровый такой щенок? Уважаю! – одобрила Ирка.

Вот уж не думала, что Томка когда-нибудь послужит мне верительной грамотой!

– Точно, моя собака, немецкая овчарка, – кивнула я. – А еще у меня есть персидский кот. А больше никого нет. – Голос мой упал. – С мужем только что развелась.

– Надо же, я тоже развелась!

Мы посмотрели друг на друга с симпатией.

– Говоришь, только что разбежались? Это надо отметить! – сказала Ирка.

Кажется, именно в этот момент я поняла, что конец моей старой жизни означал начало новой, лучшей: в ней утрату посредственного мужа с лихвой компенсировало приобретение замечательной подруги. С тех пор Ирка неизменно была мне поддержкой и опорой, и, возникни у меня такое желание, я всегда могла бы выплакаться на ее груди.

Вот только я не люблю плакать.

Утро следующего дня застало над Средиземноморьем в разных самолетах меня с Иркой и Лапокосова с Сидоровым – попарно, а также одинокого Монте Уокера: единственный из нас, он не прибывал на гостеприимный остров Кипр, а покидал его; но об этом тогда не знал никто, кроме Беримора.

Он проводил Сержа, с неудовольствием отметив, что тот чертовски неорганичен в общей толпе пассажиров: французким рейсом летели все больше хорошо ухоженные жизнерадостные старушки в пестрых маечках и шортиках веселеньких расцветочек. Неулыбчивый Серж в строгом светло-сером костюме и без багажа смотрелся штатным сотрудником дома престарелых на выезде.

Беримор с каменным лицом отследил взлет авиалайнера «Эйр Франс» и уже в такси по пути в отель расслабился, позволив себе обдумать ситуацию неторопливо и спокойно. До сих пор это ему решительно не удавалось, и совокупность последних действий Беримора была не более упорядочена, чем бег вспугнутого зайца по картофельному полю.

Но ведь действительно достаточно бегло ознакомиться с содержимым присланной покойным Димочкой дискеты, чтобы потерять покой и сон! Сейчас, когда проклятая дискета удалялась все дальше, Беримор мог рассуждать трезво. Итак, ситуация выглядела следующим образом: посылочку свою Шустрик отправил незадолго до смерти – стало быть, помер не случайно. А почему Беримору послал? Потому что тот – мелкая сошка, провинциальный бизнесмен, кто его заподозрит в интригах против сильных мира сего? Впрочем, могли и заподозрить – тогда Серж в самом деле был подсадным…

Беримор слабо улыбнулся: ему явно повезло, большое спасибо доктору Пиктусову. Кем бы ни был Серж, похоже, сам он, Беримор, из опасного положения выкрутился. Теперь одно из двух: либо дискета с компроматом через предполагаемого агента вернется к тем, кто ее ищет, либо погоня пойдет дальше уже по следу Сержа.

И, кстати вспомнив детскую песенку, Беримор негромко запел:

– Через дальние страны, за моря-океаны…

Таксист, заслышав пение пассажира, поморщился и сделал погромче радио: голос у Беримора был неплохой, но неприятно дрожащий.

Мы увидели море около полудня. Средиземное ли оно, я не знала, на нем не написано, но синела вода как-то особенно по-южному.

– Ясно, – сказала Ирка, обозрев просторное небо.

– Ясно! – согласилась я, думая о другом. – Ясно мне, что дуры мы с тобой, обе.

– Ничего себе дуры! – Ирка возмутилась. – Листовки с портретом Монтика сделать додумались? Додумались. И даже расклеили. Зря, по-твоему?

– Не зря, – согласилась я. – Жеке спасибо.

Поздно ночью позвонила Иркина институтская подруга, ныне тоже челночиха – говорю же, политехническое образование располагает к коммерции! Подруга, уже будучи при торговле, вышла замуж по расчету, для пользы дела, за парня, работающего на таможенном контроле в аэропорту. Фамилию их я не знаю, имени подруги не помню, а мужа подругиного звали Женей, полное прозвище – Жека-потрошитель: парень трудился на досмотре ручного багажа. Так вот, выяснилось, что Жека видел и нашу листовку, и – чуть раньше – Монте. Запомнил же его потому, что багажа у него не было, а еще Монте был «похож на зомби», в переводе с Жекиного – пассивен, бездеятелен и влеком исключительно своим сопровождающим. Личность сопровождающего осталась невыясненной.

– Хорошо хоть, он не с бабой на курорт улетел, – вяло порадовалась Ирка.

– А вдруг тот, второй, «голубой»? Или оба они такие, светло-синие? – осадила ее я. – Помнишь, Монтик в больнице назывался нам разными именами, мужскими и женскими вперемежку? Я бы на твоем месте задумалась.