Однако нынче – вся Долгая ночь впереди… Пукы прикусил губу. И начало Дня будет нелегким. Олени, считай, пропали – тут шаман прав. Пукы представил себе пустые котелки в чувалах, ревущих от голода детей, мать, еще более изможденную, чем обычно… И Тан… Голодная, плачет, есть просит… А чтоб не было этого, всего-то и надо – промолчать. Ну, потерпеть немножко (Пукы почувствовал, как у него внутри разливается неприятное тепло – его ведь тоже никогда не пороли, разве что мать подзатыльник даст). Зато потом жрица уедет – не ночевать же ей тут! И они благополучно переживут Долгую ночь и пауль отстроят – на полный-то живот чего не отстроить! С новой стеной – ледяной, как в городе! Род решил – не отдавать запасы, а кто такой Пукы, чтоб идти против всего рода?

Пукы резко распахнул глаза. Вот так, наверное, и Кай-Отступник когда-то! Тоже раздумывал-раздумывал – и поддался слезам Искусительницы Герды, да и покинул дворец первой и величайшей из Снежных Королев, так и не сложив из кусочков священного льда слово «вечность», что должно было даровать людям бессмертие. И сердце его, и глаза его проклятые растаяли навеки!

Пукы аккуратно повернул голову. Мать спала, крепко прижимая к себе спящего Орунга. А его так никогда не обнимает… Он резко отвернулся – не очень-то и хотелось! Взрослый он уже для этих тюленьих нежностей! Пукы тихо приподнялся на локте. Над развалинами пауля царил сон. Спали измученные недавним ужасом и тяжелой работой жители поселка. Даже дети не плакали, сморенные усталостью. От саней обоза доносился могучий храп – стражники тоже дрыхли, кажется, совершенно уверенные, что никто из хант-манов никуда не денется. Да и куда тут денешься – в тундру, отморозкам в зубы? Лишь от головных саней, на которых стояла плотно закрытая кибитка, исходило ровное голубоватое сияние. Казалось, что светится нарисованный на кожаном пологе символ Храма – чаша с Голубым огнем. Пукы неслышно поднялся и, стараясь даже снегом не скрипеть, направился туда.

– Куда прешь, хант-ман? – Стражник лениво приподнял копье, острие нацелилось в грудь вынырнувшего из мрака паренька.

Пукы во все глаза уставился на наконечник. Ему бы испугаться, но уж больно хорошо копье! Темный наконечник с разводами проковки. И искорки голубые по нему бегают, словно внутри Огонь прячется. Вот бы Орунгу такое! Или себе…

– Оглох? Тебя спрашиваю! – Острие слегка – не злобно – кольнуло мальчишку.

– Мне бы… жрицу повидать, – опомнился Пукы.

– Это еще зачем? – стражник хмыкнул. – Хочешь ее уговорить не полировать твою тощую задницу?

– Нет, он просто хочет начать прямо сейчас, – гулко захохотал сидящий на передке саней второй стражник. В его здоровенных ручищах поигрывал, извиваясь, плетенный из оленьих жил хлыст. – Чтоб себя ожиданием не томить и нам быстрее управиться! – Он с оттяжкой полоснул хлыстом по передку саней.

Пукы нервно сглотнул, глядя на отколовшуюся длинную щепку.

– Хватит запугивать мальчишку и портить храмовое имущество, – сквозь занавеси кибитки спокойный женский голос звучал приглушенно, но ясно было: горе тому, кто его не расслышит. – Пропустите его ко мне.

Стражники переглянулись. Один из них крепко ухватил Пукы за плечо – и подтолкнул к кибитке.

– Ну иди, хант-ман… раз пришел, – криво ухмыльнувшись, велел он.

Пукы вдруг остро захотелось снова оказаться рядом с Голубым костерком, возле матери и Орунга. Он попятился… Крепкая рука пихнула его в спину. Головой вперед он влетел в плотные меховые занавеси, забился в них, заворочался, как в сугробе. Его пихнули снова – больно отбив ноги об приступочку саней, он очутился словно бы в крохотной комнатке с меховыми стенами.

Голубой огонь там действительно горел – в плоской металлической чаше. Опираясь на локоть, жрица полулежала на заваленной мехами полке. В руках она сжимала кружку. Пукы глянул и тут же быстро опустил глаза – сквозь разметавшиеся по плечам голубые с проседью волосы проглядывали полоски дряблой старческой кожи. Жрица засмеялась – и шумно отхлебнула из своей кружки.

– У нас еще один амбар есть! – выпалил Пукы. – Кроме того, что в поселке!

Полка тихо скрипнула. Послышались шаги. Так и не осмелившийся поднять глаза Пукы почувствовал, что жрица стоит возле него.

– Бульону хочешь?

Прямо ему в нос ткнулась кружка с чем-то желтоватым, с круглыми разводами жира. От кружки исходил одурительный сытный дух. Пукы почувствовал, как желудок скручивает яростный голодный спазм. Казалось, все сидящие внутри него души в один голос завопили: «Дай!» Пукы отвернулся:

– Нет. – Он сглотнул наполнившую рот слюну. Остальные голодные сидят, и не ради этого он сюда пришел. – Благодарствую, однако…

– Брось! – властным жестом жрица смахнула все его колебания. Она взяла крохотный желтенький кубик и кинула его в другую кружку. – Это вроде того порошка, что вы делаете из рыбы. Порса[7], кажется, называется? – В кружку полилась струйка воды. – Только этот не рыбный, а мясной. – Жрица поболтала кружкой и сунула ее Пукы.

Дрожащими от почтительности руками тот принял. Надо же – тоже вся железная! Страшно и прикоснуться к такому сокровищу.

– Что у вас еще один амбар есть, я знаю, – со спокойной задумчивостью сказала жрица.

Кружка в руках Пукы дернулась – часть бульона выплеснулась на покрывающий пол кибитки южный войлок. Жрица едва заметно поморщилась.

– Всегда есть еще один амбар, – так же задумчиво повторила она. – Вопрос – где он?

Пукы уткнулся носом в кружку и сделал глоток, даже не чувствуя диковинного вкуса. Надо говорить – не зря же он сюда пришел! – но горло как веревкой перехватило. Рассказать все жрице – правильно. А вот идти против рода – неправильно. Но если род идет против жрицы – тогда как? Пукы почувствовал, что голова у него идет кругом. Ну почему он должен мучиться? Все поселковые виноваты! Если бы они не решили обмануть жрицу…

– Ты думаешь, я твоих хант-манов не понимаю? – обычно резкий голос жрицы сейчас звучал спокойно и задушевно. – Очень даже понимаю! Вы целый День не покладая рук работали, оброк честно заплатили – а теперь что же, опять давай? А самому на всю Долгую ночь пояса затягивай, пока другие на вашей провизии отъедаться будут? Обидно, однако!

Пукы снова вздрогнул – она говорила, точно как поселковые тетки!

– Это нормально, что каждый хочет о своем роде, о своих детях позаботиться, – кивнула жрица. – Только ты-то уже не ребенок, верно? – Блекло-голубые глаза пристально уставились на него. – И не старая безграмотная тетка из пауля, от которой только поркой можно чего-то добиться! Грамотный ведь? Писать-читать учился?

– Спасибо жрицам, их повелением… – Пукы кивнул, чувствуя невольную гордость от ее слов. Конечно, он уже не ребенок! И уж точно не глупая тетка вроде старой Секак!