Миг молчания оповестил Лутта о том, что Режиссер недоволен. Фраффин почувствовал, что кресло сжимает его, взглянул на серебряную сесть пантовива на противоположной стороне каюты. Да, Лутт был в точности как аппарат. Его нужно было правильно приводить в действие.

Фраффин провел пальцем по челюсти, сказал:

— Я не приказывал беречь невосприимчивого. Тебе было велено доставить женщину, и немедленно!

— Если я совершил промах, я покрыл себя несмываемым позором, — сказал Лутт. — Но я действовал на основании последних указаний относительно невосприимчивого. То, как вы отдали эту женщину другому, то, как вы…

— Он был забавным развлечением, не больше, — сказал Фраффин. — Келексель попросил исследовать туземца и упомянул по имени конкретно эту женщину. Она должна быть доставлена немедленно, целая и невредимая. Условие не распространяется на любого другого туземца, который попытается помешать вам в выполнении приказа. Я понятно говорю?

— Режиссер говорит понятно, — сказал Лутт. В его голосе слышался страх. Лутт отлично знал возможные последствия неудовольствия Фраффина: увольнение с должности, дающей доступ к нескончаемым удовольствиям и развлечениям, окончание жизни, которая не могла надоесть. Капитан жил в чемском рае, из которого с легкостью мог переместиться на какую-нибудь третьеразрядную должность, и ничто его не спасет, ибо они с Фраффином делили одну вину, за которую последует неотвратимое ужасное наказание, если их разоблачат.

— Незамедлительно, — сказал Фраффин.

— Она будет здесь прежде, чем пройдет половина этой вахты, — сказал Лутт. — Я удаляюсь, чтобы исполнить ваш приказ.

Изображение, померкнув, исчезло.

Фраффин откинулся назад. Все шло довольно неплохо, несмотря на задержку. Представить только, Лутт пытался разделить влюбленных, манипулируя их эмоциями! Этот болван должен знать, как опасно проделывать подобное с невосприимчивым. Ладно, женщина скоро будет здесь, и Келексель сможет исследовать ее, как захочет. Все средства и инструменты для подчинения воли туземцев будут к его услугам, разумеется — как знак любезности. Пусть никто не усомнится в радушии Режиссера Фраффина.

Фраффин усмехнулся.

«Пусть глупый Расследователь насладится туземкой. Пусть оплодотворит ее. Его плоть поймет это, когда все будет сделано. Совершённое размножение приблизит время, когда ему понадобится омоложение, и куда он сунется? Пойдет назад к Главенству и скажет: „Омолодите меня, я породил нелицензированное дитя“? Его род не позволит этого, так же, как не позволит Главенство со своими закостенелыми принципами.

О нет! Келексель будет знать, что на режиссерском корабле есть свои Омолодителн, свой врач. Он приползет, умоляя, говоря себе: „Я могу произвести столько детей, сколько захочу, и черт с ним, с Главенством!“ Стоит ему однажды получить омоложение, и корабль заполучит его».

Фраффин снова усмехнулся.

Они даже смогут вернуться к чудесной маленькой войне как раз вовремя, чтобы успеть сделать из нее законченное произведение.

Рут была удивлена, обнаружив, что наслаждается яростью, которая сгустилась в комнате. Так долго сдерживаемое чувство, которое возникло этой ночью с Энди, наконец нашло выход. Она смотрела на то, как Нев нервно заламывает розовые руки с младенческими складочками на костяшках. Она знала, что руки выдавали его чувства, вне зависимости от того, что говорили скрытые под маской остатки чувств. Восемь месяцев совместной жизни с этим мужчиной принесли достаточно знаний. Слова слетали с ее полных губ, точно бамбуковые щепки, вонзаясь в наманикюренную душу Нева.

— Можешь сколько угодно вопить о супружеских правах, — сказала она. — Фирма теперь моя, и я не желаю, чтобы ты ошивался вокруг нее. Я знаю, зачем ты на мне женился. Ты недолго меня дурачил, Нев. Недолго.

— Рут, ты…

— Хватит! Энди ждет меня на улице. Я собираюсь забрать кое-что из вещей и ухожу!

Широкий и высокий лоб Нева сморщился. Глазки-пуговки глядели без выражения.

«Опять разошлась, вот и все. И получает от этого удовольствие, черт бы ее подрал! Я вижу это по тому, как она трясет головой, точно кобылица… блудница… кобылица… блудница… кобылка, высококлассная шлюха».

Рут отвела взгляд. Нев пугал ее, когда смотрел так. Она оглядела комнату, раздумывая, было ли там что-то, что она хотела бы сейчас забрать. Ничего. Это была комната Нева Хадсона в сочетающихся приглушенных красно-коричневых тонах, со старинными восточными безделушками, роялем в углу, закрытым футляром для скрипки, в котором скрывались три бутылки ликера и набор стаканов. Неву это нравилось.

Давай напьемся и будем играть прекрасную музыку, дорогая. Незанавешенные окна за роялем смотрели в ночь, на огни в саду, на лужайку, яму для барбекю, кованую железную мебель, с которой после дождя стекали прозрачные капли.

— В Калифорнии супруги вместе владеют имуществом, — сказал Нев.

— Лучше еще раз перечитай закон, — сказала она. — Фирма достанется в наследство мне.

— В наследство? — спросил он. — Но твой отец еще не умер.

Она стояла, глядя в ночь, отказываясь признать его правоту.

«Черт бы ее побрал! — думал он. — Мне следовало прикончить эту бабу, но не с фирмой, вовлеченной в сделку. Она думает об ублюдке Энди Турлоу. Она хочет его, но мои мозги ей нужны, чтобы управлять фирмой. Этот мерзкий сопляк в ее постели! Она не получит его, уж я позабочусь об этом».

— Если уйдешь к этому Турлоу, я разрушу его карьеру и разорю тебя, — сказал Нев.

Рут повернула голову, демонстрируя греческий профиль и строгую линию стянутых узлом на затылке рыжих волос.

Едва заметная улыбка тронула ее губы и тут же исчезла.

— Ревнуешь, Нев?

— Я предупредил тебя.

— Ты женился на мне ради фирмы, — сказала она. — Какая тебе разница, как я провожу время?

Она повернулась к нему лицом.

«Задергался, ты, свинья! О чем я думала? О чем я только думала, когда променяла Энди на тебя? Кто затмил мой разум, заставил сделать это?» Она неожиданно почувствовала себя ослабленной неистовой ненавистью. «Может ли выбор быть правильным, правильным, правильным? Энди выбрал эту дурацкую стипендию вместо меня, с невинными глазами, мерзавец! Где я оставила свою невинность? Не думая о животных телах и силе. Неужели я выбрала в Неве силу? Но он позволил мне забрать ее у него, его собственную силу, и теперь я использую ее, чтобы ненавидеть его».

— Дочь убийцы! — выпалил он.

Она взглянула на него.

«Неужели это то, что я выбрала? Почему, почему, почему! От одиночества, вот почему! Я была совсем одна, когда Энди бросил меня ради дурацкой стипендии, а здесь остался Нев, Нев, Нев, настойчивый, любезный, как лиса. Пьяна, я была пьяна, и полна ненависти. Нев использовал мою ненависть, и это единственная сила, которая у него была. Ненавижу свою ненависть, тогда я не должна ненавидеть, а он бессилен. Я не буду ненавидеть его, даже если он положит мне руку на колено, так мило, так мило, и еще немного выше, а потом мы уже были в постели, женатые, а Энди в Денвере, и я все равно была так одинока».