Если со Швецией у Руси сложились относительно добрососедские отношения, то с Данией не было вообще никаких. Когда же датская морская держава начала усиливаться в западных морях, претендуя на Норвегию и Англию, то отношения сразу возникли и оказались весьма натянутыми. Датчане – единственный из скандинавских народов, не упоминающийся особо в русских летописях. Странно, поскольку в IX веке датские викинги были частыми и не враждебными гостями в Ладоге и в Поильменье. Наверное, не нужно рассуждать только о средневековой «геополитике» – в конечном счете Русь не притязала на роль владычицы северных морей и до поры не сталкивалась с Данией напрямую в Прибалтике. Корни наставшего к Х веку отчуждения могут быть скорее в области генеалогии. Следует вспомнить, что имя «Хрёрик», «Рерик», «Рюрик» было родовым в древней династии Скъёльдунгов, которых свергли и отчасти истребили правившие ныне Данией Кнютлинги. А сами Кнютлинги возводили свой род к славянским князьям, которые владели «Хольмгардом» задолго до появления Рюриковичей. Так что вражда между теми и другими может восходить в темные глубины кровных распрей племенной эпохи – распрей, оставшихся вне памяти и понимания и летописцев, и саготворцев.

Отсюда ясно, что претендент на норвежский престол Владимиру пригодился бы. Борьба за Норвегию, в любом случае, позволяла держать датских викингов подальше от рубежей Руси и ее данников. Но вырастить из Олава еще лучшего воина и отправить его отвоевывать родные земли у Владимира, Добрыни и Аллогии времени не оказалось. Более того, пришлось искать убежища самим. В том же 975 году Ярополк невольно погубил Олега и захватил его княжество.

Узнав о происшедшем на юге, Владимир с Добрыней раздумывали недолго. Гибель Олега они восприняли как нечто большее, чем только месть Свенельда. Отчетливо проступило стремление киевской дружины – а в конечном счете и самого Ярополка – объединить Русь под своей властью, вернуться к единодержавию Ольги и Святослава. К этому и сводились наущения Свенельда. Если Ярополк внял им однажды, то почему бы и дальше ему не действовать в том же духе? Конечно, Новгород был не единственной ожидаемой целью. На Руси оставалось еще немало «всякого княжья». Но Владимир, как сын Святослава, не мог не поразиться первому в роду Рюриковичей братоубийству и не представить себя живо следующей жертвой. Князь новгородский «убоялся» и, погрузившись с приближенными на корабли, бежал «за море».

Путь он держал, конечно, в ближайшие и союзные варяжские области – в Швецию или на Готланд. Дания враждебна, а в Норвегии новоявленному приемному отцу Олава Трюггвасона (тем более самому юному королевичу) делать нечего. С собой Владимир увел верную часть дружины и рассчитывал пополнить ее за счет скандинавских наемников. Так что вез он с собой и немало казны. Монах Одд сообщает в своей саге, что именно в 12 лет Олав совершил свой первый поход, якобы получив от приемного отца корабль и отряд воинов. За этой хвалебной сказкой при желании можно увидеть реальность – то самое бегство из Новгорода. По всеобщему обыкновению тех лет, знатные изгои пополняли в дороге припасы и средства грабежом прибрежных областей. Тогда-то норвежский королевич и должен был получить первый боевой опыт. В 12 лет, как оно и положено на Руси и в Скандинавии.

Ярополк не отказался от сделанного Владимиром «подарка». Узнав еще до исхода года о бегстве брата, он немедля отправил в Новгород своих посадников (именно нескольких, не менее двоих). Лишнее доказательство того, что к захвату Новгорода князь киевский действительно был готов – по крайней мере морально. После гибели родного брата едва ли он стал бы особенно скорбеть об уделе и даже жизни сводного «робичича». Прибавление власти возбуждало жажду еще большей. «И стал владеть один в Руси», – подытоживает победы Ярополка летописец.

Впрочем, до реального единовластия Ярополку было еще далеко. На Руси, повторим, еще оставалось немало князей, в том числе «великих». В Полоцке княжил Рогволод, в Турове – Туры. Собственное княжение, как полагают многие ученые, сохранялось еще на Левобережье Днепра, в Чернигове. Здесь правила отдаленная родня Рюриковичей. Дань Ярополку не платили радимичи. После же гибели Святослава отложились покоренные именно им – и только ему, со своей точки зрения, данью обязанные – вятичи. В западных землях, на Волыни, вырастали собственные княжества, стольные грады которых, превращавшиеся в города, размерами (если не богатством) соперничали уже с Киевом и превосходили Полоцк. И помимо этого, у всех подвластных Киеву племен сохранялись свои «княжения» с мелким «княжьем» во главе.

Теперь, однако, с киевским князем как с великим князем русским начали считаться и независимые доселе соседи. Даже Рогволод Полоцкий искал с ним союза и готов был признать верховную власть Киева. Можно было не опасаться миролюбивой Ольги и ищущего дальних краев Святослава. Но теперь Киев обратил оружие внутрь Руси, и каждому надлежало сделать свой выбор. Выгоды складывавшейся ситуации Ярополк использовать не успел – как не успел и показать, насколько способен справиться с подступающими проблемами и стать подлинным «самовластцем» Руси.

Правление посадников Ярополка в Новгороде закончилось уже краткое время спустя. Весной или в начале лета 976 года Владимир вернулся с варяжским наемным войском. Прибыв в Новгород, он не встретил ни малейшего сопротивления. Ни новгородские люди, ни дружина с Городища не собирались сражаться со своим князем за Ярополка. Сойдя на новгородский берег, Владимир просто призвал к себе посадников Ярополка и заявил им: «Идите к брату моему и так скажите ему: Идет Владимир на тебя, выстраивайся к бою с ним». Посадников упрашивать не пришлось. Они покинули Новгород и поспешили на юг с грозными вестями.

В изгнании, наняв свежие силы, Владимир – не без влияния решительного и честолюбивого Добрыни, главного движителя всех дальнейших событий – решил более не бежать от опасности. Если Киев угрожал Владимиру, следовало самому нанести удар. Это было бы и местью за брата Олега – сколь бы ни скорбел Ярополк, гибель эта оставалась на его совести. Конечно, в идее мести за Олега можно увидеть долю лицемерия – едва ли Владимир питал к нему более теплые чувства, чем к Ярополку. Но, с другой стороны, первая кровь, пролитая между Рюриковичами, должна была потрясти всю Русь, и не меньше самих Рюриковичей. Чужих им, вроде Рогволода, это побуждало скорее, во избежание худшей доли, пристроиться к победителю. Но в своих, живущих по закону кровного единства и кровной мести, – возбуждало жажду мстить. С точки зрения княжеского права и родового закона прав был Олег, и не делом Ярополка являлось мстить за чужие «обиды». Если же Ярополк вывел себя за пределы кровного закона, то мстителем оставался один Владимир – пусть «робичич», пусть сводный, но брат. К этому взывало «отчее предание», а Владимир в те годы служил ему беззаветно. Победа же сулила киевский престол.

Перед этой целью давнишние наставления Ольги, пытавшейся привить внуку христианские добродетели, поблекли и забылись. Владимир, ведомый и наставляемый не боящимся войны Добрыней, весь отдался потоку междоусобной брани. Добрый правитель Новгорода превратился в безжалостного даже к побежденным врагам ратоборца – нередкое и даже одобряемое явление в ту эпоху. Но даже в эти месяцы Владимир вполне мог полагать, что «подражает житию» бабки. Только подражал он Ольге-язычнице, жестоко отмстившей за гибель мужа мятежным древлянам.