могли оставить десяток монет «на пропой»! Но я за эту троицу — нефиг хитрить, обирать артистов. Они честно работают, так что пошли бы вы все лесом.

И тут девушка заиграла — перебором, как на гитаре. И эта музыка неуловимо отличалось от той, к которой тут привыкли. С полной ответственностью могу это сказать, зная множество земных мелодий. И множество здешних.

Ее голос, звучный, сочный, пробирающий до печенок… А зал — шумный, веселящийся, грубый и циничный… стал затихать. Тише, тише… тише… и гробовая тишина, почти не нарушаемая — даже бульканьем наливаемого в кружку вина. Наемники затихли. Все затихли. И немудрено…

Как под весенним солнышком

Два клена поднялись,

Как под Большой Медведицей

Два брата родились.

Один — с кудрями черными,

Другой был бел, как лен,

А в остальном похожие,

Как клены под окном.

Строгая внукам по мечу,

Посмеивался дед:

Не различить вас матери,

Как каждый будет сед!

Два клена под окном срослись

В один могучий клен.

Два брата дружно поднялись,

Да канули в полон.

Сошёлся клином белый свет

На девушке одной,

И в первый раз не уступил

Ни тот, и ни другой.

Не жить без той девчонки им,

И счастья не видать.

Осталось только и пойти

В дружину воевать.

Один дал клятву верности

За князя умирать,

Другой же брата княжьего

Поклялся защищать.

И мало той одной судьбе

Насмешки на двоих, —

Свела судьбина на войне

Друг против друга их.

Дружины бились за князей

До смерти, как клялись.

Два брата в битве смертной той

В последний раз сошлись.

Вонзенных не видать мечей

В объятьях крепких их,

И снова, вновь, — в одну судьбу

Сплелась судьба двоих.

И — нет князей, а братство — есть,

За брата б жизнь отдать!

За брата, — брата родного, —

Не горько умирать!

Обнялись крепко-накрепко, —

Как в детстве, — не разнять, —

И между ними никому

Уж никогда не встать.

Как под весенним солнышком

Упали — не поднять,

Лежат седых два молодца, —

Не различит и мать.

Когда Ирен прекратила петь, и музыка стихла, секунд пять все продолжали молчать. А потом… нет, никто не кричал, никто не хлопал в ладоши и не стучал по столешнице. Дождь из монет прокатился по сцене, застучал по гулким доскам. И мне вдруг вспомнилось, как я хоронил своего товарища, убитого в Чечне. И как комки осенней мерзлой земли стукнули по крышке гроба.

От воспоминания даже передернуло. Справившись с собой, я достал серебряник, и прицелившись кинул его на сцену, едва не угодив в макушку ползавшего по доскам мальчишки. Он ловко схватил покатившийся кругляк, подняв веснушчатую голову улыбнулся беззубой улыбкой и помахал в мою сторону — мол, спасибо! Я тоже улыбнулся. Мальчишка был забавным, этакий «Вождь краснокожих», как из известного фильма с Вициным. Рыжий-огненный, что тут довольно-таки большая редкость.

И снова Ирен заиграла, и снова зал притих. Удивительно, но эта девчонка сумела поймать на крючок здоровенных мужиков, грубых и можно сказать — жестоких. Зацепила, да. Как и меня. Вонзила крючок в душу по самую дужку, и потянула, потянула! Настоящая артистка, без всякого сомнения.

Отчий дом тесен стал,

Нет в нем больше утех.

Ветер с воли позвал

Убежать с ним от всех.

Отозвался в крови

Жизни яростный зов:

Жить нельзя без любви,

Миром правит любовь!

Я искала его, —

Нареченного мне, —

В каждом взгляде чужом,

С ветром мчась по судьбе.

Я любовь не нашла,

Потеряв отчий дом.

Как и в сердце моем, —

Пустота теперь в нем.

Кто когда-то там жил, —

Тот теперь не живет.

Кто когда-то мне пел, —

Мне теперь не споет.

Только памяти снег

Ветер кружит в ответ,

Да мерцает мне свет

Звезд, которых уж нет…

Похоже, что Ирен пела о себе самой. Почему-то мне это было ясно с первых строк песни. Впрочем, может я попался на удочку всеобщего заблуждения — само собой, писатели пишут в книге о себе, выводя главным героем, и само собой, певцы поют о себе, любимом… а как же иначе?

Хлопали как-то вяло, но деньги кидали очень даже активно. Мне показалось, что даже более активно, чем до этого. Ну как же… жалко девчонку — дом потеряла, переживает. Так хоть копеечкой ее поддержать! Ну, в смысле, серебряником. Тоже бросил, кстати. Деньги есть, чего жадничать?

Сколько точно есть денег — не знаю (давно в банке не был), но на проживание точно хватит, тем более что крыша над головой и питание у меня бесплатные. А всякого барахла типа камзолов и башмаков с сапогами — на несколько лет вперед. Я вообще-то неприхотлив, и одежду ношу аккуратно, так что… А всякое там пижонство метросексуальное оставлю для Сенрака. Пусть себе выряжается как попугай.

Хо! А я вспомнил, кого он мне напоминает. Видел фильм по роману «Роб Рой» Вальтера Скотта. Роман я читал в детстве, уже и не помню о чем там конкретно — только отложилось в памяти, что это про национального шотландского героя, который боролся с английскими оккупантами, да так и не доборолся. Жену его изнасиловали, дом сожгли — вот он расстроился и давай нормально бунтовать. Но не в том дело. Запомнился мне колоритный персонаж, которого сыграл замечательный актер Тим Рот, тот, что снимался у Тарантино в «Четырех комнатах». Вроде бы комедийный актер, но… черт подери, как гениально онсыграл английского аристократа! Одного из главных, если только не главного злодея в «Роб Рое». Это он изнасиловал жену главного героя и сжег его дом.

Так вот они сошлись в поединке —