Даже дав согласие на царство, князь Симеон еще очень долго, целых два года, выжидал, все смотрел, как Господь к этому отнесся, не посылает ли какие знаки гнева своего, саранчу, жару или холод невиданные, пожары, наводнения или болезни моровые. И хоть писался во всех грамотах царем всея Руси, но сам себя упорно величал лишь великим князем Тверским и на царство не венчался. Лишь убедившись, что Господь по-прежнему к нему мирволит, князь Симеон наконец позволил митрополиту возложить на него венец царский, дотошно следуя чину венчания отца своего.

Но даже тут проявил осторожность, сменил при венчании имя Симеон на Ивана. Клятву-де давал раб Божий Симеон, а венчался раб Божий Иван. Впрочем, и в этом он лишь следовал обычаям дедовским. Дед наш, Иоанн Васильевич Грозный, имел имя христианское Тимофей, отец наш — Гавриил, а Димитрий-внук — Василий. Были и другие имена, тайные, которые никому не сообщались. Для чего это делалось? Насылают, скажем, порчу на великого князя Иоанна Васильевича, а ангел-хранитель Тимофея тут как тут, разбивает все козни. Нашли оружие против ангела-хранителя Тимофея — хитер враг! — а все равно ничего не выходит, стоит на защите еще один ангел-хранитель, имя которого только Господу известно. А как бороться с тем, кого не знаешь? Так и оборонялись.

Что же до имени Иван, то Симеон его сам выбрал. Выбор у него был невелик, в семействе нашем на протяжении последних двух веков для венчания всего три имени предусмотрены: Иван, Василий и Димитрий. Если сердце склоняется больше к делам мирным, тогда нарекаются Иваном, к делам божественным — Василием, а к делам ратным — Димитрием. Вот, к примеру, если бы я, предположим на мгновение, на царство венчался, то непременно имя Василий себе бы взял. Хорошо звучит: царь всея Руси Василий Васильевич — дважды угодник Божий!

Но Господу было угодно, чтобы на троне русском воссел новый царь Иван или, как в грамотах посольских пишут, Иоанн Базилевс — так тому и быть!

Иноземцы ведь в отчествах наших не разумеют, для них все были Иоанны Базилевсы: и дед наш, и брат мой, и племянник мой, теперь вот другой племянник, то же имя принявший. В том же, что в грамотах, во внутренние наши земли отправлявшиеся, царя нового называли Иоанном Васильевичем, была прямая вина бояр, дьяков да писцов — не посоветовались они со мной, а я бы им все разъяснил! Хотя и сам некоторые сомнения имел. Симеон ведь всю жизнь именовался Васильевичем по христианскому имени отца своего. С другой стороны, мы с братом тоже именовались Васильевичами, но по царскому имени отца нашего. Если титул брата моего взять за образец, то Симеон должен был бы писаться: великий князь и царь Иоанн VI Димитриевич II всея Руси. Это — если признать, что Димитрий-внук истинно правил, а не был лишь объявленным наследником и соправителем. Но на этот счет разные мнения имелись, даже и у меня. Да, непростой вопрос! Может быть, и правы были бояре, что не стали в него углубляться, ничего бы не решили, только бы переругались вдрызг по своему обыкновению

* * *

Был у князя Симеона, я с вашего позволения буду и дальше так его называть, и второй камень преткновения, не меньший — не было у его наследника. Сын был, а наследника не было.

Для спокойствия державы отец наш, великий князь Василий Иванович, не давал Симеону разрешения жениться, и Дума боярская в малолетство наше с Иваном завет этот твердо блюла. Любые женитьбы в семействе великокняжеском — дело государственное, его на самотек пускать никак нельзя. Высочайшее дозволение было дано лишь после восшествия на престол брата моего. Как вы помните, Иван после собственной женитьбы занялся устройством всех своих родственников ближайших, и почти в одно время с моей свадьбой и свадьбой князя Владимира Андреевича Старицкого сыграли и свадьбу князя Симеона. Собственно, на свадьбе мы не гуляли. Как и все события в жизни Симеона, это тоже прошло тихо и незаметно, в его тверской вотчине, Иван лишь утвердил выбор Евдокии Сабуровой, девицы из рода не очень знатного, но издавна с нашим связанного. В положенное время дошло до нас известие о рождении у князя Симеона сына Федора, а потом и о кончине молодой супруги. По прошествии года князь Симеон бил челом царю разрешить ему новый брак, но Иван отказал, мне даже показалось, что он уже корил себя за предыдущий минутный порыв. Или предчувствовал чего?

Но и Симеон не возобновлял более попыток, даже после ухода царя Ивана. Так и жил вдовцом, соблюдая запрет царский и тогда, когда после раздела державы на земщину и опричнину воля царская ни за что считалась. Все потому, что узрел в этом знак Божий.

Дело в том, что единственный сын Симеона, Федор, был, как бы это помягче сказать, несилен умом. И то, что он от рождения почти двадцать пять лет в глуши прожил, здесь совсем ни при чем. Вон князь Андрей Курбский, тоже не в Москве вырос, а как приехал, так не только нас с братом моим ученостью затмил, но с Алексеем Адашевым и с Сильвестром без страха спорил и лишь перед Макарием смирялся, да и то потому, что митрополит. Или вот еще как бывает. Приезжает молодец из деревни, медведь медведем, правил поведения не знает и грамоте не разумеет, но в глазах светится живой ум, дай такому год-другой сроку, так он многих коренных жителей московских обскачет. Федор не то! Я когда его первый раз увидел, так не только искры ума в глазах его не разглядел, а вообще ничего — тусклые у него глаза были. И на медведя он совсем не походил. Чем в деревне заниматься? Целый день в поле, знай себе скачи, хочешь — для охоты, хочешь — для присмотру хозяйского, а то и просто так, времяпрепровождения ради. А как вернешься домой, так сразу за стол, навернешь от души, чтобы за ушами трещало, а потом на лавку и задашь храповицкого, теперь уж до звону в ушах. Туг волей-неволей здоровья и сил наберешься, того же князя Симеона в пример возьмем: в семьдесят смотрелся на пятьдесят, а уже девок топтал, как петух молодой. Но об этом отдельный рассказ. А Федор — нет! Рыхлый он какой-то был от природы, ему и воздух деревенский на пользу не шел. Он и на охоту-то совсем не ездил, не как я, из-за отвращения к убийству даже и тварей бессловесных, а от вялости телесной и душевной. Только одним делом любил заниматься — в колокола звонить да на клиросе певчим подпевать. Ему князь Симеон не раз говорил при мне с досадой: «Эх, надо было родиться тебе, Федька, пономарем!» Бога славить — дело, конечно, хорошее, но и в нем надо меру знать, особенно если ты не инок смиренный, а отпрыск великокняжеский. От многочасовых бдений на колокольне только один толк был — руки у Федора были сильные, да они одни и были сильными в его хилом теле, но постоянный звон отбил у него остатки мозгов, так что голова его колоколу уподобилась, такая же пустая внутри и звенит.

Ну как такому пентюху можно было державу оставлять?! Но не о державе болела душа у князя Симеона, а о сыне единственном. Это вотчинник может прекрасно, спокойно и счастливо, всю жизнь без ума прожить до глубокой старости, а государь слабый? Провидел князь Симеон, что после смерти его может обычная смута начаться и Федор в той борьбе не только не устоит, но и не выживет. Вот и получалось, что, надевая на себя корону нежеланную, князь Симеон не только взваливал на себя на старости лет непомерный груз забот и трудов, но еще и смертный приговор подписывал сыну своему единственному и всему своему потомству. Тут призадумаешься!