— Позвольте напомнить вам, что в подписанном вами контракте оговорено, что…

— К чертовой матери этот контракт! — Капитан шагнул еще ближе. Барретт почувствовал его горячее дыхание на своем лице, когда тот буквально вколачивал в него резкие слова: — Вы лично проследите, чтобы от свинства внизу не осталось и следа! Вы будете выдавать людям столько еды, сколько им действительно требуется, а больных будете кормить еще и дополнительно! Тем, кто захочет, вы выдадите мыло и воду для мытья. И советую поторопиться с наведением порядка внизу, иначе этим займусь я! Зарубите это себе на носу, мистер Барретт!

— Да у вас нет никакого права…

— Вы поняли, что я сказал?

— Ублюдок…

Лицо капитана превратилось в неподвижную маску, и он вкрадчивым голосом, четко разделяя слова, повторил:

— Вы… меня… поняли?

— Да, понял! — процедил Барретт.

Капитан выдержал небольшую паузу, чтобы его слова прозвучали спокойно, потом перевел взгляд на матросов, все еще крепко державших взбешенного суперкарго за руки:

— Доставьте мистера Барретта обратно в его каюту. Из горла Барретта вырвалось сдавленное рычание, когда он в очередной раз попытался вырваться:

— Прикажите этим болванам отпустить, меня, Эндрюс, или вы всю жизнь будете жалеть об этом!

Капитан молча повернулся к нему спиной. Матросы слегка приподняли Барретта и, не особенно церемонясь, выволокли из каюты.

Дверь с негромким щелчком закрылась за вопящим от возмущения Барреттом. Дерек не испытывал никакого удовлетворения от произошедшей между ними горячей стычки.

— Да, конечно, такие, как Барретт, отнюдь не редкость…

Дерек подошел к иллюминатору и замер, зачарованный игрой солнечного света на морской глади. Мучительные воспоминания снова начали бередить душу. Он на собственной шкуре испытал все, что увидел сегодня в трюме. Тюрьма на Ямайке была таким же «очаровательным» местечком — душная, вонючая камера, кишащая крысами; омерзительная еда; постоянная жажда и тяжесть оков, которые до костей натирали запястья и лодыжки. На Ямайке, правда, не было такого пронизывающего холода, но зато донимала невыносимая жара. Отсутствие шторма Ямайка в полной мере компенсировала бесконечной, до невыносимой ломоты в спине рубкой сахарного тростника. Но мучения были совершенно такими же. И такой же была постоянная тошнота, и тюремщики так же упивались своей властью над беспомощными людьми.

Пять лет его жизни навсегда отняла такая же тюрьма…

Знакомое, обрамленное огненно-рыжими волосами лицо снова всплыло у него перед глазами, и тьма в его душе сгустилась еще сильнее. Дереку едва исполнилось двадцать лет, когда он, нанявшись матросом на «Ветер Короны», впервые попал на Ямайку. Большую часть своей жизни он прожил самостоятельно. Море было его родным домом и тем единственным местом, где он обретал успокоение, а женщины если и появлялись в его жизни, то лишь как мимолетные гостьи. И он был вполне доволен этим, пока не встретил Эммалину.

Дочь вечно пьяного и нищего надсмотрщика с сахарных плантаций с огненными волосами и глазами зелеными, как море, Эммалина была самой красивой женщиной, какую он когда-либо встречал. Дерек вновь с поразительной ясностью вспомнил, как впервые встретил ее на Кенсингтон-стрит. Он просто остолбенел. Никто в мире не смог бы убедить его, что невинность в этих огромных зеленых глазах — лишь искусное притворство, как никто не сумел вселить в него сомнение в искренности ее любви, когда она лежала в его объятиях.

Самым странным было то, что даже после всего происшедшего между ними Дерек все еще был уверен в искренности ее любви. Она любила его, по-своему, но любила.

Он задержался на этой мысли и нахмурился. К несчастью, сейчас Дерек был так же уверен в ее любви, как и тот британский матрос, в чьих объятиях он застал Эммалину, Дерек поднес к лицу невольно сжавшиеся кулаки. Когда он увидел их, Эммалина насмешливо улыбнулась ему в лицо. Он не мог вспомнить, как между ним и британцем началась драка. Единственное, что все время отчетливо стояло перед его глазами, так это труп зверски избитого им британца. Он лежит в луже крови у его ног, Дерек поворачивается к Эммалине, а она… она улыбается.

Все годы, что Дерек провел в тюрьме, эта улыбка мучила его. Она преследовала его на плантациях, где он гнул спину под, нещадно палящим солнцем, изводила бесконечными ночами, когда он страдал от бессонницы в своей камере, терзала при каждом позвякивании кандалов. От этой улыбки умерла частичка его души.

А Эммалина процветала. Вскоре, после того как, он был осужден, она вышла замуж за богатого плантатора в два раза старше нее. Этот человек мог дать ей все.

Почти все…

Образ рыжеволосой девушки вернулся, чтобы снова терзать его. Он призывно манил таким страстным молчаливым обещанием, что Дерек в отчаянии скрипнул зубами.

Нет, Эммалина, второго раза не будет.

Неожиданно у него перед глазами в обрамлении воздушных белокурых волос возникло совсем другое женское лицо, по красоте не уступавшее лицу Эммалины. Дерек еще сильнее насупился. Одна стоит другой. Каждая по-своему опасна и несет зло, и от обеих лучше держаться подальше.

Видение прозрачных голубых глаз вернулось с новой силой. И нарастающее напряжение в паху едва не опровергло все его умозаключения.

К чертовой матери! Нет! К черту их обеих! Не хочу! Дерек с треском захлопнул за собой дверь каюты, и навязчивые призраки, наконец, оставили его.

— Господин, да не виноватый я!

Гнусавый голос Свифта упал до умоляющего хныканья от одного только вида багрового от бешенства лица Джона Барретта. Таким разъяренным Свифт его еще ни разу не видел. О том, каким ужасом был охвачен охранник, яснее ясного говорило темное мокрое пятно, расползшееся по штанине. Тем не менее, Свифт продолжал стоять на своем:

— Это все белокурая стерва! Это все она, господин! Она в темноте проскользнула у меня и у ребят за спиной и прямиком отправилась к капитану! Я и понятия не имел, что она выбралась на палубу, пока Каттер не привел ее назад. А наутро приперся капитан и полез вниз. Что я мог сделать, господин?

— Так, значит, она ходила к Эндрюсу… — Ослепляющая ревность захлестнула Барретта. — Эта зараза, небось, сполна заплатила ему за то, что он влез в мои дела. Ничто другое не толкнуло бы этого твердолобого ублюдка на нарушение контракта!

— Сэр, она не заплатила ему ни пенни, клянусь!

— Идиот! — Барретт бросил на Свифта уничтожающий взгляд. — У такой бабы, как Джиллиан Хейг, в избытке имеется то, что получше денег!

— Да как же она… то есть, как же он… — Свифт затряс лохматой головой. — Все тут знают, что эту женщину вы приглядели для себя и…

Барретта аж перекосило. Свифт смущенно умолк.

— Значит, все тут знают? — ядовито осведомился суперкарго.