Российский исследователь Лев Симкин писал: «К сожалению, судя по публикациям, никто из переживших Собибор не смог вспомнить истории с деревом». Готовя книгу «Побег из Собибора», Ричард Рашке поговорил со множеством выживших в Собиборе, и почти все выразили скептицизм, услышав о конфронтации Печерского с эсэсовцем. Я спросила Михаила Лева, правдива ли эта история, но он мне прямо не ответил. Вместо этого он, подумав, отметил: «Было в Печерском что-то театральное»[89]. Михаил Лев любил Печерского и вряд ли мог бы сказать что-нибудь неприятное о нем. Но он не смог просто проглотить эту историю.

Однако Симкин признаёт, что это действительно сложно определить, действительно ли история имела место быть или произошло что-то совершенно иное. Но что-то точно случилось, и А.А. Печерский привлёк к себе внимание уже через неделю после прибытия. Пока немцы и украинцы были заняты тем, что разгружали поезда и посылали людей в газовые камеры, Печерский мысленно составлял карту лагеря. Как только выпадет зимний снег, улизнуть станет гораздо сложнее, так как следы беглецов будут заметнее, отметил он. В то время ближайшим соратником Печерского был Шломо Лейтман, уже упоминавшийся коммунист, который бежал в Минск в 1939 г. По словам А.А. Печерского, в случае конфликтов последнее слово было за Лейтманом.

Узникам следовало быть осторожными и соблюдать строжайшую секретность. Их постоянно контролировали. На этом этапе войны немцы уже боялись сопротивления, особенно при поддержке партизан. Из всех немцев самым ненавистным был Густав Вагнер, о котором историк Собибора Марек Бем писал: «Персоной, которую больше всех боялись и ненавидели из лагерного персонала, был Густав Вагнер, унтер-офицер, к которому равные обращались «Spiess»(сержант). Это он создал потрясающую штрафную команду (Strafcommando). Вагнер был не только самым жестоким, но и самым хитрым и самым умным эсэсовцем в Собиборе. Он проводил регулярные инспекции в бараках узников. Более того, он даже заставлял заключённых поднимать доски пола, чтобы проверить, не держат ли они тайно оружия и не ведут ли подкоп, планируя побег. Он всегда был очень наблюдательным. В отличие от других эсэсовцев, он был абсолютно непредсказуем и иногда избивал узников безо всякой причины»[90].

Рабочие в лагере больше сталкивались с ненавистным Карлом Френцелем, которого позже приговорили к пожизненному заключению. Он отвечал за лагерь I и трудовые повинности. Он был ежедневной мукой, и все старались как могли его избежать. Верный член партии, Френцель подавал заявление на спецслужбу через СА, но его направили на программу эвтаназии Т-4, в рамках которой нацисты убивали людей с различными отклонениями. Френцель был направлен в Колумбус-хаус в конце 1939 г., где он и другие рекруты Т-4 (как называли формирование) проходили проверку на политическую надёжность. Там же им показали фильм о предполагаемой дегенерации инвалидов. Он сначала работал в прачечной, затем охранником в замке Графенек, а позже в Центре Эвтаназии в Хадамаре. Его опыт убийства инвалидов окажется полезным позже в лагерях смерти.

Конечно, массовое удушение евреев газом было лишь частью более глобальной политики изоляции и последующего уничтожения евреев. Когда прибыл Печерский, систематические убийства проходили по отработанному сценарию, выработанному в результате многих лет экспериментов. Власти знали, что за людей нужно отбирать, чтобы поручать им надзор за заданием, и с годами у них сложилась когорта помощников, делавших это с готовностью. Более поздние исследования этой группы раскрыло сеть людей, поддерживавших друг друга. Дружеские отношения завязались между теми, кто должен был хранить общий секрет. Долгое время широкая публика не была готова узнать и принять столь массовые убийства, а когда стала — факты нужно было держать в секрете, потому что Германия проигрывала войну. Сеть называлась Т4[91].

В сентябре 1942 г. гауляйтер Вены Одило Глобочник, который ранее основал лагерь смерти Белжец, отвечал за Собибор. Его посетило высшее руководство программы Т4, и, вероятно, он инициировал маскировку газовых камер под душевые, предложив истреблять евреев по методу конвейера. В газовых камерах, установленных им в Белжеце, использовали угарный газ, как и в программе Т4, и были спроектированы ее ветеранами, переведенными в подчинение Глобочника. Экспериментальные убийства начали проводиться с апреля 1942 г.

А.А. Печерский резюмирует, как немцы вели себя в лагере: «Они топтали малышей сапогами, били по головам, натравливали мастифов на людей — звери отрывали большие куски мяса от человеческих тел. Если кто-то из нас заболевал, его немедленно приканчивали»[92]. Согласно его воспоминаниям, однажды газ не пошёл в переполненную газовую камеру и отчаявшиеся жертвы, осознав, что их ждёт, выбили дверь в попытке сбежать. Но тех, кому удалось выбраться, пристрелили эсэсовцы.

Мужчины из Украины, проходившие подготовку в качестве охранников в лагерях в близлежащем Травнике, помогали эсэсовцам[93]. Этих нееврейских военнопленных заставляли выбирать между жизнью и смертью; жизнь означала подготовку в жестокости и помощь в охране и убийстве евреев и других, присланных в Собибор[94]. Участники подполья сомневались, можно ли вовлечь их в планируемый побег. Иногда случались близкие контакты, потому что многие травниковцы тоже ненавидели немцев. Как и многие отчаявшиеся люди, они были напуганы и старались проявить себя в глазах нацистского руководства. Это значило прибегать к ужасному насилию в попытке получить столько привилегий, сколько возможно и улучшить свою жизнь. В этом мире насилие было средством защиты, а смерть — на расстоянии вытянутой руки. Степень насилия и фабрика массовой смерти была шоком для русских солдат. Каждый день прибывали поезда с тысячами смертников, и те узники, кто разгружал поезда, должны были оградить себя от чужих страданий, зная, что любое промедление приведёт к их собственной смерти.