– При чём здесь русские-то? – не понял Вешняк.

– Это он на наш природный авантюризм намекает, – пояснила Оля Ефремова.

– Я бы даже сказал, на пофигизм, – добавил Влад. – Русским, мол, все равно. Что летать, что падать. Лишь бы дух захватывало.

После довольно бурной дискуссии о свойствах национального характера и конкретных носителях оного пришли к выводу, что здорового авантюризма вкупе с не имеющим достойного эпитета пофигизмом хватает у всех присутствующих. Иначе они бы не оказались в данных обстоятельствах.

– И всё-таки, – продолжил Велга, – специалисты есть? Профессионалы, так сказать. Потому что всё, что я знаю о воздухоплавании, почёрпнуто мной из книжки Жюля Верна «Таинственный остров».

– Не читал, – признался Валерка Стихарь. – Но что-то слышал. Кажется.

– Я читал, – сказал Карл Хейниц. – Хорошая книжка. Полезная.

– Про что? – спросил Шнайдер.

– Люди терпят крушение на воздушном шаре и оказываются на необитаемом острове. Но, в отличие от Робинзона Крузо, у них с собой нет почти ничего. Тем не менее благодаря смекалке, знаниям и трудолюбию они выживают и даже процветают. Там, правда, им капитан Немо чуток помогает оружием и инструментами, но это не главное.

– У нас свой «Наутилус», – сказал Дитц. – Уверен, здесь найдётся всё, чтобы сделать качественный воздушный шар, способный преодолеть сотни километров и противостоять любой буре.

– Романтик, – буркнул Велга.

– Есть во мне такая фигня, – весело согласился Хельмут. – Ну же, товарищ лейтенант, не будьте занудой. Я – за полёт.

– Кто ещё? – оглядел команду Велга.

Сразу подняли руки Оля, Руди, Карл, Валерка, Курт, Влад и Нэла. Свем Одиночка подумал и заявил, что он против. Объяснив при этом, что не любит неуправляемых полётов:

– Мало ли, куда нас занесёт. Когда я иду, то всегда знаю, куда иду. Здесь – нет.

Сергей Вешняк осторожно сообщил, что он воздерживается.

– Чёрт с вами, – вздохнул Александр, который поддержал Свема Одиночку. – Но, если выяснится, что мы только потеряли время, мы со Свемом не виноваты.

Шар вышел на славу. Конструкцию, схему раскроя материала и технологию сборки рассчитали при помощи Платона. В его памяти отсутствовали теоретические и практические сведения о полётах на воздушных шарах и дирижаблях, но законы физики бортовой компьютер знал твёрдо, а остальное было делом техники. К тому же выяснилось, что Оля Ефремова в юности немного увлекалась воздухоплаванием и кое-что помнит.

– Точнее, одним воздухоплавателем, – призналась она.

– И что случилось? – ревниво осведомился Велга.

– Мы расстались, – просто ответила она. – Мне было восемнадцать лет, а он оказался женат. – Затем подумала и добавила: – Козёл.

Следуя Олиным советам и рекомендациям Платона, решили, что это будет монгольфьер. То есть шар, наполняемый горячим воздухом. Ибо метан в достаточных количествах было получить гораздо проще, чем гелий (от водорода, в силу его взрывоопасности, отказались сразу) – биомассы для этого вокруг хватало. А отличную газовую горелку, конструкцию которой опять же рассчитал Платон, из имеющихся на борту материалов Руди Майер и Сергей Вешняк соорудили за два дня.

И всё равно они бы не смогли построить за столь короткое время задуманный монгольфьер, если бы не помощь корабельного робота.

Его на второй день почти случайно обнаружили Свем Одиночка и Курт Шнайдер, когда по наводке Платона искали в трюме мощную электропилу (для строительства монгольфьера нужно было расчистить от уже частично поваленного при посадке леса достаточно большой участок рядом с кораблём). Когда уже нашли и собрались возвращаться, услышали неподалёку странный шум. Первым Свем, а за ним и Курт.

– Как-будто кого-то в шкафу заперли, и он теперь скребётся, выйти хочет, – охарактеризовал эти звуки Шнайдер.

И оказался абсолютно прав. Буквально через минуту они нашли большой ящик (в него вполне поместилось бы, скажем, пианино), изнутри которого и шли характерные звуки. После поверхностного осмотра и последующей консультации с Платоном, выяснили, что внутри ящика находится ремонтный универсальный робот, запрограммированный на обнаружение и устранение всяческих поломок и неисправностей и выполнение иных работ как на борту корабля так и вне его. Ящик, в котором находился робот, должен был автоматически раскрыться сразу же после того, как корабль приземлился в аварийном режиме. Просто потому, что была нарушена герметизация грузового трюма (попросту пробита здоровенная дыра в обшивке), датчики робота это засекли, послали соответствующий сигнал в его компьютерный мозг, и тот отдал команду: «Найти и устранить поломку!» Но крышку ящика при посадке заклинило, и робот-ремонтник не мог самостоятельно выбраться наружу.

Курт врезал по заевшей крышке носком тяжёлого ботинка и тем самым дал роботу долгожданную свободу. Посмотрев, с каким энтузиазмом тот принялся заделывать дыру в обшивке (робот представлял собой летающую при помощи антиграва и реактивного двигателя полусферу диаметром около полутора метров, оснащённую «вечным» мини-реактором, кучей сенсоров и манипуляторов), Шнайдер и Одиночка решили, что машинка полезная и вполне сгодится в качестве помощника при постройке воздушного шара и вообще. Так и вышло. Робота окрестили Руриком (в честь известного промышленного района Германии, знаменитой пьесы о роботах Карела Чапека и основателя Русского государства) и приняли в свою дружную семью. Тот не возражал.

С Руриком дело пошло веселее, и на шестой день воздушный шар был готов, а на седьмой испытан. В качестве испытателей-добровольцев первыми вызвались Влад Борисов, Курт Шнайдер и Валерка Стихарь. Остальной вес добрали балластом и утром седьмого дня после аварийного приземления на Лекту четыре человека (Оля Ефремова, как самый опытный воздухоплаватель, была за командира) поднялись над лесом. Не слишком высоко, на четыре с половиной сотни метров (длина имеющихся в их распоряжении канатов), но и этого вполне хватило, чтобы убедиться сразу в нескольких вещах. А именно:

а) радиосигнал маяка, оставленного отделению киркхуркхов под командованием млайна, поймать по-прежнему не удаётся;

б) метановая горелка и выпускной клапан работают хорошо, и шар вполне способен подниматься и опускаться на заданную высоту;

в) на заявленной высоте, действительно, дует постоянный восточный ветер со скоростью около пяти метров в секунду, или восемнадцать километров в час.

– Это же сто восемьдесят кэмэ за десять часов! – воодушевился Хельмут Дитц. – И тысяча восемьсот за четверо суток! Сказка.

– Если ветер не переменится, – сказал Борисов.

– Значит, стартовать нужно как можно раньше, – уверенно заявил Дитц. – Пока не переменился.

На том и порешили, назначив старт на послезавтра.

Поздним вечером накануне старта Хельмут Дитц в расстёгнутом кителе, бриджах и сапогах валялся на койке в своей каюте, забросив руки за голову, и размышлял о том, всё ли они сделали, чтобы путешествие вышло успешным. Размышлялось плохо. Мысли постоянно возвращались к тому чёрному дню, когда свароги убили Машу Князь и остальных, захватили Пирамиду и фактически взяли в заложники Малышева, Аню и маленькую Лизу. Несмотря на показную бодрость духа, Хельмут не мог простить себе происшедшего. В особенности смерть Маши. Обер-лейтенант вермахта, командир взвода разведки Хельмут Дитц видел сотни смертей и привык к ним. На его глазах товарищи гибли под разрывами бомб, снарядов, гранат и мин. В живую плоть впивались осколки и пули, её рвали и кололи штыки, полосовали ножи. Кровь убитых на войне с той и другой стороны бежала струйками и ручейками, сливалась в потоки, те впадали в широкую реку, которая величественно и грозно текла к бесконечному морю крови, пролитой людьми за все войны с начала истории. И была эта река такой мощной и глубокой, что по количеству крови могла поспорить с самим морем, в которое впадала. В Сталинграде в ноябре – декабре тысяча девятьсот сорок второго года смерть ходила настолько близко, что стала восприниматься почти как назойливая родственница со скверным характером, которую невозможно изгнать из дома и посему приходится уживаться. «Почти», потому что смерть никакая не родственница и ужиться с ней невозможно. Притерпеться – да, пожалуй. Но ужиться, то есть пойти на компромисс, внутренне согласиться с тем, что она сильнее и имеет право забирать того, кто ей понадобился, в любую минуту – нет, ни за что! Человек рождён для жизни. Чтобы это осознать, не нужен даже Бог. Достаточно побывать на войне.