Это не сильно отличалось от тех времен, когда они с Дуасно и молодыми парнями из «Ночных котов» искали повод напроказничать. Только теперь Жако находился на стороне закона, с жетоном в кармане, который доказывал это, и с двадцатью годами службы за плечами. От жандарма, патрулирующего пригородные районы, до сотрудника отдела по расследованию убийств, он сыграл роль в бесчисленном количестве драм. Но охотничий азарт не угас. Это то, что Жако любил и от чего никогда не уставал. Может, что-то, может, ничего, но всегда есть смысл попробовать.

«И что за место для работы!» — думал он, набрав полную грудь соленого морского воздуха на Ке-дю-Порт, а уже в следующее мгновение, завернув за угол Самаритен и выйдя на Репюблик, уловил теплую, омерзительную вонь канализации. Марсель. Город, где он вырос, откуда уехал и куда вернулся. Город у моря. Куда ни пойдешь — в его самые темные переулки, на самые многолюдные рынки, в парки и на окраины, по его самым модным оживленным улицам, — море всегда здесь. Феерическая игра отраженного в нем солнца, когда меньше всего ее ожидаешь, срез голубого в конце бульвара или далекий солнечный блик в промежутке между домами. И всегда чистый, соленый аромат моря, растекающийся по городским улицам.

А в это утро он был частью этого города. Практически слился с ним, с мостовой под ногами, с солнцем, греющим плечи, с прохладным ветерком, ласкающим шею. И в одиночку, так, как ему нравится. Рулли всегда правильно воспринимал это. Понимал — здесь причина их эффективной работы. Прислушивались к его чутью, давали инстинкту, а не методикам определять следующий шаг, указывать путь.

Инстинкт. Жако знал, что это его самая сильная карта. Для него, росшего в отдаленных переулках Ла-Панье, строившего непростые отношения с «Котами», инстинкт был главным орудием выживания. Он подсказывал, кому верить и когда убегать. Жако доверился инстинкту, когда настал момент, последовав за пожилым человеком с седыми волосами и нежными глазами матери, который пришел, чтобы забрать его из приюта в Бореле. За человеком, которого никогда раньше не видел и не знал. За отцом его матери.

Это был тот же инстинкт, что служил ему с той минуты, как он ступил на игровое поле, подбадриваемый все тем же пожилым мужчиной. Он каким-то образом знал, куда будет передача мяча, кто из противников несет реальную угрозу, кого из игроков своей команды нужно страховать. Чувствовал ход игры.

Инстинкт. И Жако ощущал его ненавязчивое подзуживание, когда высматривал свой первый объект в покатом, заваленном мусором дворике в нескольких шагах от оживленного движения на Репюблик. Не было никакой витрины, только дверь с незажженной неоновой надписью над ней «Татуировка для тебя» и три ступени, ведущие вниз, в тускло освещенное полуподвальное помещение, где пахло мокрой штукатуркой, застоявшимся потом и пролитым антисептиком. Посреди комнаты стояло парикмахерское кресло, окруженное всем необходимым для татуировки — пистолет для иголок, тушь, поднос с пластиковыми бутылочками, неприятного вида мешочек с тампонами из розовой ваты. Под креслом виднелся кусок вздувшегося линолеума с кляксами туши: красной, синей, черной и зеленой — и с протертыми бороздами там, где, догадался Жако, скребли подметки ботинок при каждом укусе иглы.

— Алло. Есть кто-нибудь? — позвал Жако.

Занавеска из костяшек в конце комнаты с шуршанием и треском раздвинулась, и появился хозяин. Его грязная безрукавка открывала бугристые, исколотые татуировками плечи, густо покрытые черными волосами. Придерживая занавесь одной рукой, он окинул Жако угрюмым взглядом и откусил булочку.

Жако, не произнеся ни слова, вытащил из кармана фотографию и поднял ее вверх.

В обычной ситуации это должно было быть лицо, внешность, которую нужно опознать, но все, что у них было, — татуировка. Три слова на загибающемся, с тенями, пергаменте, выколотом на верхней внутренней части бедра жертвы, — лицо слишком раздуто и изъедено рыбами, чтобы иметь какою-нибудь практическую ценность.

Татуировщик смотрел, словно изучал произведение искусства, проглотил булочку, которой был забит рот, языком и верхней губой очистил зубы, потом покачал головой.

История повторилась во втором салоне тату, за гостиницей «Меркюр» на Ке-де-Бельж, и по третьему адресу, возле вокзала Гар-Сен-Шарль. Но в четвертом месте, в стороне от рю Курьоль, Жако немного приблизился к цели.

Тяжелая работа в конце концов дает плоды.

Окруженный шаблонными изображениями свернувшихся в клубок змей, огнедышащих драконов, ревущих львов, кинжалов, пронзающих кровоточащие сердца, и замысловатых туземных орнаментов, на столе лицом вниз, подложив под голову руки, лежал голый по пояс клиент. Рядом на табурете примостился татуировщик в резиновых перчатках, который, склонившись над полотном его спины, работал над перьями крыльев птицы или ангела. Как и в других салонах, где побывал Жако, комнату наполнял резкий запах антисептика, бутылку которого художник одной рукой опрокидывал на тампон, чтобы стирать капельки крови.

— Не мое, — буркнул татуировщик, глядя на фото, но не притрагиваясь к нему. Иголка жужжала в дюйме от кожи клиента, ватный тампон упал в металлическую ванночку, стоящую у его ног. — Но если спросите, я скажу, что похоже на работу Вреша.

— Вреша? — Жако сунул фотографию в карман.

Татуировщик ответил не сразу, словно Жако ушел из заведения, оставив его наедине с клиентом. А потом, не поднимая глаз от своего творения, сообщил:

— Фосс-Моннэ. Вверх по Корниш, возле автобусной остановки.

Спустя десять минут, когда какая-то моторная лодка с лоснящимися бортами, сыто урча, подходила проливом к своей стоянке в Старом порту, Жако сошел с Ке-де-Рив-Нёв и спустился вниз по рю Тьер, где прошлой ночью оставил машину. Фосс-Моннэ находилась на дороге к Прадо, слишком далеко для пешей прогулки. Под щеткой дворника уже красовалось рекламное извещение. Какая-то распродажа, лучшие цены, все как обычно. Он скомкал листок и бросил за пассажирское сиденье.

Чтобы найти нужное место, много времени не понадобилось. «Студия Вреша» находилась в нескольких шагах, если пройти через узенький муниципальный садик, от крытой автобусной остановки и по полуподвальному фасаду соседствовала с табачной лавкой, агентом по недвижимости, булочником и зеленщиком. Оставив машину на ближайшей боковой улочке, Жако вернулся к салону. Приближаясь к объекту, он все четче ощущал приближение удачи.

Салон тату Вреша был больше тех, что он посетил в это утро. А также светлее и опрятнее. Стол для регистрации клиентов был украшен вазой с пластиковыми цветами, на покрытом плиткой полу играли блики утреннего солнца, а в приемной было разложено обилие разных журналов. Стены были увешены сертификатами в рамках и целой галереей фото татуировок, отражающих квалификацию и артистизм Вреша.

В расположенной чуть дальше от стола комнате находился сам художник. В том, что это он, ошибиться было невозможно. Одетый в белую тенниску и черные велосипедные трусы, он сидел спиной к двери, положив босые ноги на трюмо, и читал газету. С того места, где стоял Жако, на затылке мужчины были отчетливо видны прописные буквы, из которых слагалось его имя, — они были выколоты под шапкой коротких светлых волос. Насколько Жако мог видеть, это была его единственная татуировка.