Наконец мы добрались до Батайска. На площади около церковной ограды встретили наших казаков; говорят — штаб полка здесь. Но я был уже не в силах двигаться, привязал коня к ограде, хлопцы принесли охапку сена, и, улегшись у ног коня, я уснул, сказав себе: «Встану только, когда сам Буденный меня разбудит!»

Собрав все, что можно было собрать из остатков полка, всего человек триста из тех семисот, что были перед Новочеркасском, при семи офицерах, включая командира полка и меня — адъютанта, мы расположились в Батайске зализывать раны.

Кутепов со своей «цветной» пехотой имел позицию вдоль высокой железнодорожной насыпи Батайск — Ростов; в его резерве была отличная кавалерия генерала Борбовича. Генерал Топорков с нашей 1–й конной (Кубанской) дивизией и Терской бригадой стал между Батайском и станцией Ольгинская, занятой донцами. Надо сказать, что прочной связи у нас с донцами не было. Они видели нас, мы видели их — это все. Несколько раз наша дивизия выходила по тревоге за Батайск и возвращалась обратно.

Но вот 6 января при трескучем морозе наша дивизия часов в десять — одиннадцать утра по тревоге вышла на рысях из Батайска и, построившись по полкам, в сомкнутых колоннах пошла навстречу буденновцам. Вел дивизию сам генерал Топорков. Перед нами развернулась такая картина: ясный солнечный день, видимость прекрасная. На нас наметом идет бригада буденновцев. На нашем правом фланге, за первой бригадой (екатеринодарцы и линейцы), — пустое место, прорыв. Вдали, из станицы Ольгинской, донцы уходят по отлогому скату на высоты за станицей под сильным давлением красных…

Генерал Топорков бросил нашу бригаду (запорожцев и уманцев) против обнаглевшей бригады буденновцев, окрыленных предыдущими победами. Мы пошли в атаку. Пошли на нас и они. Но, по мере сближения, пыл у нас и у них стал остывать, и, сойдясь близко, — стали. Со стороны буденновцев выскочил какой‑то удалец против войскового старшины Пономарева и командира четвертой сотни, есаула Завгороднего, [30] и начал осыпать их «комплиментами», настолько крепкими и едкими, что никакая бумага, даже гербовая, их не выдержала бы. Наступил тот психологический момент, когда сошедшиеся лицом к лицу противники гадают — а кто первый не выдержит и сорвется удирать? Так‑то вот, стоим мы друг против друга и переругиваемся…

Далеко на правом фланге донцы, выбитые из Ольгинской, отступают. На правом фланге нашей бригады екатеринодарцы и линейцы стоят на месте и мнутся в нерешительности. Генерала Топоркова ранили в ногу, и он выбыл из строя. Картина скверная, похоже, что нам придется удирать! Но вот тут‑то и произошел случай, решивший бой в нашу пользу.

Командир или комиссар буденновской бригады, которая стояла против нас, подскочил уж больно близко к Пономареву и Завгороднему и, видимо, чересчур уж обидно их обругал, и Пономарев с наганом, а Завгородний с шашкой, оба с воплем, бросились на него. Не ожидая такого оборота, комиссар пируэтом повернул своего скакуна к своим. Этот пируэт и решил исход боя: наша бригада с гиками и криками «Ура!» бросилась в атаку. Буденновцы закрутились, сбивая друг друга, и пошли наутек к плавням, сметая на пути идущие к ним на помощь полки красных. Наша первая бригада проснулась и тоже бросилась в атаку на тех буденновцев, которые были против нее.

В этот момент на левом фланге нашего полка раздались радостные крики: «Казаки пошли в атаку! Казаки пошли в атаку!»… Загремело могучее и злое «ура!!». И вот тут‑то несокрушимой стеной вылетела из‑за насыпи чудная конница Барбовича и ударила во фланг и частью в тыл буденновцам. Часть пехоты Кутепова, ухватившись за стремена всадников, тоже бросилась на красных. Буденновцев охватила паника, и они, давя друг друга, бросились к плавням и переправам. Их бронепоезда с правого берега Дона открыли беглый огонь и по нам, и по своим.

В этот момент одна из разорвавшихся гранат осколком снаряда пробила моего чудного коня под холку, впереди моего левого колена, и застряла, выйдя на дюйм на правой стороне холки. Кровь забила фонтаном с обеих сторон, видно было, что жизни коня пришел конец, и я повернул в тыл, достать ему заместителя. Вскорости я нагнал санитарную линейку первой сотни, а при ней был заводной конь. На линейке лежал и умирал сотник 1–й сотни Коля Соловьев, раненный в живот. Я попрощался с Колей, взял его коня, переседлал своим седлом и вернулся на нем искать полк. Полк я встретил на окраине плавней, он возвращался в Батайск, и люди, и кони — вымотанные, усталые, но веселые. Именно веселыми казались и кони…

7 января большой активности Буденный не проявлял. 8 января красная конница опять попробовала свои силы против нас, но к концу дня окончательно выдохлась и удрала за Дон. Но наступил моральный упадок сил и у нас: после 8 января в одну ночь конный корпус генерала Топоркова буквально растаял, и собрали мы казаков только уже за Кубанью. Там часть наших непобедимых запорожцев «раскаялась» и вернулась в родные станицы, а я со штандартом, семью офицерами и десятью казаками присоединился к штабу генерала Топоркова и ушел в Новороссийск.

После жестоких боев под Торговой все части войск отходили на юго–запад, к железнодорожному узлу Тихорецкой. Под селом Белая Глина Ставропольской губернии произошла катастрофа в 1–м Кубанском корпусе.

О гибели всего штаба 1–го Кубанского корпуса и генерала Крыжановского пишет начальник 20–й стрелковой дивизии Майстрах следующее: «21–го февраля (нов. стиля) поездной состав штаба 1–го Кубанского корпуса стоял на станции Белая Глина. Тут же были и два бронепоезда. По получении донесения о нахождении в тылу красной конницы штаб корпуса и бронепоезда двинулись на Тихорецкую, но путь был уже перехвачен красными, и у взорванного моста поезда застряли. Скоро на них вышла конница Буденного — 4–я и 6–я дивизии. Сгоряча командир 2–й бригады Мироненко повел части своей бригады в атаку на бронепоезда. Атака была отбита командами бронепоездов и присоединившимися к ним офицерами штаба корпуса. Мироненко и командир 35–го полка были убиты. Конница отхлынула. Тогда по приказанию Буденного, прибывшего к месту боя, были вызваны на открытую позицию конные батареи, начавшие бить прямой наводкой по белым. Держаться далее в бронепоездах было нельзя. Вооружившись винтовками, штаб корпуса и команды бронепоездов, с генералом Крыжановским и инспектором артиллерии генералом Стропчинским [32] во главе, по занесенному снегом полю стали отходить от железнодорожного полотна. Они сразу же были окружены красной конницей. Несмотря на совершенно безвыходное положение, белые не сдавались и старались пробиться в степь. Конные атаки красных встречались и отбивались выдержанным залповым огнем. Красным хотелось захватить окруженных живыми, но после того, как несколько атак было отбито и они (красные) понесли большие потери, пришлось отказаться от этой мысли. Конница отошла, а вперед были выдвинуты пулеметные тачанки, открывшие огонь по кучке белых. В 2 — 3 минуты пулеметный огонь скосил всех. Тогда вновь бросилась конница и зарубила тех, кто был еще жив. С генералом Крыжановским погибло около 70 офицеров», — заканчивает Майстрах.