боролся с царским режимом, и здесь я пережил те немногие часы революционного творчества, которые стоили лет обычной жизни. Трудно было порвать, возможно навсегда, со всеми вытекающими ассоциациями.

Я попытался описать великий крах и стремительное развитие событий, как мы видели их в стенах Таврического дворца и как я сам принимал в них участие. На данный момент я проигнорировал другие особенности ситуации. Но, как я уже указывал, времени для нас тогда не существовало, так что, пытаясь проследить последовательность дней и часов при восстановлении событий в хронологическом порядке, я, вероятно, допустил ошибки. Чтобы понять напряжение тех часов, нужно иметь в виду, что нам приходилось иметь дело со всеми калейдоскопическими событиями сразу, так что отдельные события казались сплетенными в одно.

Но какой энтузиазм, какую веру, какую преданность мы нашли среди тысяч, теснившихся в Таврическом дворце! Как быстро все было организовано! Сколько отдалось всецело общему делу! Сколько было готово жить и умереть вместе! Эти бесчисленные делегации, шествия, приветствия, эти светлые, сияющие лица, эти порывы восторга и веры как бы доказывали всем нам, что народ наконец обрел себя, что он сбросил проклятое ярмо и идет радостно, в праздничном одеянии, к новому, уже забрезжившему впереди, дню. Могучий живой порыв, божественный дух, преображающий экстаз сошел на землю.

Именно в такие моменты люди действительно живут.

Глава II

Перед крушением

Месяцы, непосредственно предшествовавшие началу Великой войны, застали Россию бурлящей революционными настроениями.

Политические руководители, находившиеся в постоянном, активном контакте со всеми элементами населения, понимали, что Россия стоит накануне нового переворота, и готовились к нему. С группой друзей я провел весну и лето 1914 г., путешествуя по России из конца в конец, организуя и собирая повсюду политические и общественные силы страны для предстоящего совместного наступления всех буржуазно-либеральных, пролетарских и крестьянских партий. и организаций против царизма и за установление демократического парламентского режима.

Я был твердо уверен, что революционное движение вспыхнет открыто очень скоро. Огромные многотысячные митинги, заговорщические сходки в провинциальных городах и пассивное отношение царских властей к откровенному волеизъявлению народа на моих митингах — все это свидетельствовало о глубоком психологическом кризисе такого рода, который всегда предшествует окончательному акту наступающего революционного движения и радикальной смене высшей политической власти нации.

Я хорошо помню прибытие депеши с извещением об ультиматуме Австрии Сербии. Я был в Самаре, большом политическом и торговом центре на Волге. Был поздний вечер, и я только что пришел с большого массового митинга. Город был охвачен политическим возбуждением. На следующее утро я сел на пароход и отправился в Саратов, головной город моего думского округа, где велись приготовления к очередному митингу. Со мной была группа политических коллег и друзей, которые пришли нас проводить. Мы обменивались последними впечатлениями и выражали удивление по поводу нарастающего лихорадочного накала политической обстановки в стране, напряженность которой удивляла даже нас. Внезапно мы заметили группу газетчиков, бегущих к сходням с криками: «Австрийский ультиматум Сербии!» В этот момент наше настроение претерпело решительную перемену; в крике газетчиков мы сразу почувствовали первое дыхание исторического урагана.

А.Ф. Керенский (крайний слева) во время одного из заседаний Думы

Вся международная обстановка в Европе не оставляла сомнений в неизбежности войны. Попрощавшись с местными друзьями, мы сели на пароход. Казалось, ничего не изменилось в безмятежной глади могучей реки, в палящем летнем солнце, в веселых пассажирах, резвящихся на палубе. Ни с кем не разговаривая и не скрывая беспокойства духа, наша кучка депутатов Думы поспешно созвала «военный совет». Было решено немедленно отменить нашу пропагандистскую поездку, прекратить внутриполитическую борьбу и немедленно вернуться в Петроград. Мы поняли, что необходимо сосредоточить все силы страны на организации национальной обороны, так как было совершенно ясно, что правительство, опутанное распутинской паутиной, не способно неести в своих руках бремя войны и приведет Россию к поражению и гибели.

Совершенно интуитивно я понимал, что царизм не переживет войны и что на полях сражений родится российская свобода. Так я, как представитель трудовиков в Думе, позже сформулировал эту мысль на историческом заседании Думы по случаю официального объявления войны.

На пароходе я высказал ту же мысль не кому иному, как сестре Владимира Ленина. Объяснение моего разговора с сестрой атамана большевизма, пожалуй, небезынтересно. Семьи Ульянова (Ленина) и Керенского жили в Симбирске, на Волге. Мой отец был директором двух местных средних школ, одной для мальчиков, другой для девочек. Отец Ленина, Ульянов (будущий глава так называемого Советского правительства принял имя Ленина в качестве псевдонима), был инспектором начальных школ Симбирской губернии. Все его дети получили образование в местных средних школах под присмотром моего отца. После смерти старого Ульянова мой отец, в силу своей тесной связи с семьей Ульяновых, стал ее опекуном. В воспоминаниях моего детства я не сохранил никаких впечатлений о Владимире Ленине и его братьях и сестрах, так как была большая разница в возрасте. Вполне естественно, однако, что, случайно встретив сестру Ленина на речном пароходе, я вступил с ней в разговор. После обмена некоторыми воспоминаниями о днях нашего детства разговор зашел о самом Ленине, много лет жившем в политической ссылке в Западной Европе.

— Но не беспокойтесь, — сказал я. — Скоро вы его снова увидите. Будет война, и она откроет ему дорогу в Россию.

Мое пророчество, наполовину серьезное, наполовину шутливое, сбылось. Увы, на горе России!

Я написал эти строки для того, чтобы мои читатели могли представить, в какой напряженной и сложной внутренней обстановке Россия вступила в войну. Чтобы понять российскую военную драму, необходимо иметь в виду, что война не спровоцировала, а лишь отсрочила на время революционное движение, которое с неумолимым упорством набирало все больший размах.

Ради обороны страны от прекрасно вооруженного и организованного врага глубокое патриотическое чутье народа диктовало ему обязанность прекратить внутриполитическую борьбу против царизма. Стремление народа к национальному единству и его желание отложить на время все внутренние конфликты были поистине замечательны. Весь народ выступил единым фронтом против внешнего врага.

В момент начала Великой войны история дала русскому абсолютизму, быть может, единственный шанс, который у него когда-либо был, чтобы понять народ и примириться с ним во имя общей любви к России, объединив вокруг власти все