— По-разному. Смотря как с моточасами решите.

— Тоже верно. Мехводом ко мне пойдешь?

На самом деле я уже для себя все решил: скажешь «нет», все равно тебя за рычаги посажу, но спросить — спросил.

— Пойду.

— Даже мой чересчур юный вид, — улыбнулся я, — не смущает?

— Не смущает, — серьезно отозвался Михеев. — Раз уж тебе офицерские погоны навесили, не глядя на возраст, то чего мне заглядываться? Кстати, что это за погоны такие — без звезды, но с полоской поперечной? Лейтенант?

— Фельдлейтенант.[14]

— Понятно.

— Что ж, — протянул я ему руку, — значит, будем под одной броней кататься. Выходи из строя и вперед. Наш панцер — третий слева. Можешь пока внутрь заглянуть, за рычаги подержаться.

Ну вот, думаю, и второй есть.

Теперь самое сложное — наводчика подобрать. А как его подберешь, если передо мной вдоль этой шеренги орлы гауптмана Зиберта из четвертой вовсю попировали, артиллеристы наши недоделанные. Нет, я не спорю, штурмовое орудие — вещь в хозяйстве небесполезная, и «триппер» с его морским калибром в этом смысле очень даже. Но в принципе, так сказать, обобщая, по сравнению с нормальным панцером, ублюдок ублюдком.

Еще пару раз вдоль строя прошелся — ни одного подходящего лица не засек. Сплошь рыла, мыслительной работой не отягощенные. Такого за прицел сажать — проще боекомплект заранее, перед боем, к свиньям выкинуть. Хоть какая-то выгода проистечет — скорость за счет облегчения, опять же, если «подарок» поймаем, детонировать нечему.

В крайнем случае можно было бы, конечно, самому сесть — те же русские живут при экипаже из четырех и ничего. Но не знаю я, как они там живут, а как подумаю, что придется в бою одновременно цели отыскивать, обнаруженные расстреливать и еще при этом взводом управлять… не-е, ребята, не для меня это.

Пошел в третий раз, и вдруг в уголок глаза словно кольнуло. Развернулся, вгляделся… ага!

С виду он такой же замухрышистый был, как и соседи его, — зольдатик в мятой, грязной гимнастерке, волосы сальные дыбом торчат, ссадина здоровенная на скуле. А вот пальчики длинные и тонкие из ряда выбивались.

— Выйти из строя!

Вышел он. Я вокруг него обошел, как мышь вокруг приманки, мозгами пошевелил…

— Ну, отойдем в сторонку!

Отвел его не прямо к панцерам, а для начала вбок. Сели на ящики, я сигареты достал, протянул — глаза у него полыхнули, но взял одну, аккуратно, а не горстью и полпачки. Дождался, пока я щелкну, и с таким наслаждением затянулся… глаза полузакрыты, пальцы трясутся слегка, что даже последнему ежику понятно — давно человек без курева маялся.

Ну, мне торопиться особо не надо — подождал, пока докурит.

— Откуда ты?

— Из Фастова.

Эге… Фастов — это весело. Тамошним «санаторием» комитетовским вся Малороссия детишек пугает. Хотя нет, не пугает — таким путем дите можно заикой оставить. Но решил уточнить.

— Из «черной ямы»?

— Да.

— Имя, фамилия?

— Иван…Ваня Севшин.

— А отчество?

Кажется, он уже начал подвох чувствовать. По крайней мере удивился заметно. Но из роли пока не вышел.

— Эта… Петром батяню звали.

— Ясно, — кивнул я. — Ну а со званием у вас, Иван Петрович, как дело обстояло?

Русский вздохнул… огляделся по сторонам, тоскливо так, словно собака побитая.

— Закурить еще раз можно?

— Можно. — И добавил, когда он задымил уже: — Только вы, Иван Петрович, сейчас этим особенно не злоупотребляйте. А то с отвычки, да еще на фоне общего истощения организма — оно вам надо? Сколько вы без табака сидели? Полгода? Больше?

— Семь месяцев, — хрипло отозвался русский. — Да… семь месяцев и девять дней. А показалось — всю жизнь. Вчера, когда сказали, какое число, удивился страшно.

— Так какое же у вас, Иван Петрович, звание было?

— Поручик. Сто тридцать первого мотострелкового полка двадцать девятой мотодивизии поручик Севшин, — с вызовом повторил он. — Честь имею.

Ага, соображаю, мотострелок — это очень даже приятно.

— Эрих Босса. Фельдлейтенант. Четыреста девятый имперский тяжелый панцербатальон.

Русский только моргнул в ответ озадаченно. А я тут же решил брать быка за рога.

— На чем катались?

— Остин-Путиловец-302-й.

— Это который башенный, с английской двухфунтовкой?

— Да. Сорокамиллиметровое Оу-Кью-Фэ.

Знакомая колупалка. Современный панцер она, конечно, возьмет разве что сверху, если летать научится. А любили ее бритты и союзничкам вовсю впихивали по простой причине: снарядов к ней нашлепаем, бери — не хочу. Правда, только бронебойных. Не сумели они приличный осколочный или там фугасный в сорок мэмэ запихнуть.

— В «яму», — решился спросить я чуть погодя, — как пленный «возрожденец» попали или как «бывший»?

— Как «бывший». Пленные авровцы… офицеры… до нас не добирались.

— Понятно. В общем, выбор у вас, господин бывший поручик, простой. Либо валите вы на все пять сторон, либо становитесь одним из нас, одним из корпуса. Если выберете второе, то могу твердо обещать, что никакие синие до вас больше не дотянутся. Но взамен придется вам в своих бывших товарищей стрелять и делать это, не задумываясь.

— А если задумаюсь… вы меня… в затылок?

— Нет. Не успею. Те самые бывшие ваши товарищи раньше всех нас достанут.

— Да уж, — задумчиво протянул Севшин. — Чтобы русский интеллигент, да не рефлексировал… ничего вы в нашей психологии не понимаете, товарищ кайзеровец.

— Господин фельдлейтенант, — поправил я. — Или просто Эрих. За «товарищей» здесь, Иван Петрович, могут и в морду дать. Так-то. Выбирайте, господин поручик. Времени у вас — пока вот эту сигаретину докурю и, — щелкнул зажигалкой, — отсчет пошел!

Русский назад откинулся, голову задрал и на облака проплывающие мечтательно уставился.

Допыхтел я, окурок затоптал…

— Ну, что решили?

— Честно, — тихо заговорил Севшин, продолжая в зенит пялиться, — неприкаянным по земле бродить надоело уже до чертиков зеленых. В АВР я не пошел, потому как в победу их не верю ни секунды — прошлого нашего не вернуть уже никак. К «синим» — не могу… даже если и не шлепнут с ходу… счет у меня к ним после «ямы». В стороне бы отсидеться — так ведь не дадут!

— Эт-точно. У гражданской войны логика простая — кто не с нами, тот против нас.

Сам бы я, конечно, до такой красивой фразы не додумался — Вольф ее повторять любит.