был "всего лишь сыном своего мрачноватого отца". Джуниус, весь в делах, с трудом расставался со своей всепоглощающей работой. Теперь он стал похож на "ост-индского торгового принца из старой английской пьесы", на фотографиях он выглядит слегка согнутым, малоподвижным, отяжелевшим от забот, глядящим из-под лохматых бровей. Воздушная элегантность молодости сменилась угрюмой настороженностью. В 1873 г., когда Пьерпонту исполнилось шестьдесят, он уже убеждал себя в необходимости сократить рабочий график. Он писал: "Мне пришло в голову предположить, что Вы нуждаетесь в отдыхе так же, как и я, и я не совсем понимаю, почему Вы не можете также отрываться от работы два дня в неделю". Джуниус не был так жестко привязан к офису, как Пибоди, но он был властным и временами имел только одного партнера.

Теперь старший Морган начал пожинать плоды полупенсии. 8 ноября 1877 г. он устроил последнее "ура" на родине: в его честь в ресторане Delmonico's состоялся нью-йоркский обед, спонсированный деловыми кругами города. Среди почетных гостей, собравших более ста человек, были Джон Джейкоб Астор и престарелый Теодор Ропсевельт. Нарушив наложенный на себя запрет на публичные выступления, Сэмюэл Дж. Тилден, бывший губернатор Нью-Йорка и только что победивший кандидат в президенты, выступил в качестве председателя. Подняв тост за Джуниуса как за выдающегося американского банкира в Лондоне, Тилден похвалил Джуниуса за то, что тот "поддерживает честь Америки в скинии Старого Света". Как и во времена Пибоди, американские бизнесмены считали, что должны доказывать свою состоятельность в Лондоне. В ответ Джуниус заявил, что крестовый поход всей его жизни заключается в том, чтобы об Америке не говорили плохо. В те времена никто не говорил ни о британских обязательствах, ни о зарождающейся американской мощи - только о том, как американцы должны угодить британским кредиторам. При Пьерпонте финансовое положение двух стран разительно изменилось бы на противоположное.

Отношения Пьерпонта с отцом были самыми важными в его жизни. Юний был тем карающим отцом, который формировал характер, скупясь на похвалу и устанавливая жесткие стандарты, поддерживая психическое давление и постоянно заставляя Пьерпонта проявлять себя. Жесткий и требовательный, он произвел на свет сына, который заставлял себя все больше и больше напрягаться, а затем впадал в болезнь, усталость или депрессию. Джуниус усилил те неумолимые импульсы, которые и без того были заложены в натуре Пьерпонта - его непреодолимую потребность в достижении, неумеренное чувство ответственности, ненависть к беспорядку. Однако патриархальный клан Морганов не допускал никакого бунтарства, только почитание отца. Страх и обида, которые испытывал Пьерпонт, трансформировались в преувеличенную любовь, и такое сыновнее поклонение в равной степени проявилось бы в детях и внуках самого Пьерпонта.

Под порой суровым фасадом Джуниус явно обожал Пьерпонта; навязчивая забота о нем была молчаливым признанием дарований сына. В 1876 г. он решил купить Пьерпону княжеский подарок - портрет герцогини Девонширской работы Гейнсборо, возможно, самую популярную в то время картину в мире. Ротшильды уже предложили за него цену, и Джуниус был готов превзойти их, заплатив Agnew's of Bond Street 50 000 долларов. Однако до того, как сделка была завершена, картина была украдена из магазина Agnew's. Даже вознаграждение в 1000 фунтов стерлингов не помогло вернуть картину. Интересно, что когда в 1901 г. картина всплыла на поверхность, Пьерпонт поспешил купить ее за 30 000 фунтов стерлингов, или 150 000 долларов. "Если бы правда вышла наружу, - признался он по поводу ошеломляющей цены, - меня можно было бы считать кандидатом в психушку". Это была глубоко сентиментальная дань уважения его отцу. В лондонском особняке 13 Princes Gate, который он унаследовал от Джуниуса, он повесил картину на заветное место над каминной полкой.

В 1879 г. Пирпонт начал выходить из тени своего отца и брать на себя руководство крупными сделками. Он был выбран для продажи самого крупного пакета акций, когда-либо публично размещавшегося, - 250 000 акций New York Central. Это стало знаковым событием для Вандербильтов, которым принадлежала железная дорога.

Коммодор Корнелиус Вандербильт умер за два года до этого, в возрасте 83 лет, оставив после себя состояние около 100 млн. долл. Хотя в последние дни жизни он отвергал шампанское как слишком дорогое, он, вероятно, считался самым богатым человеком Америки. Грубый и жующий табак, беловолосый и краснощекий негодяй, он до конца преследовал хорошеньких горничных. На старости лет он попал под влияние спиритуалистов и вел деловые переговоры с покойным Джимом Фиском, тем самым крепышом, которого Пирпонт одолел на Олбани и Саскуэханне, а затем убил соперник, ухаживавший за его любовницей.

Смерть коммодора Вандербильта стала поворотным моментом в переходе бизнеса из семейной в государственную собственность - переход, богатый возможностями для Пьерпонта Моргана. Чтобы сохранить свою железнодорожную империю, коммодор завещал своему старшему сыну, Уильяму Генри, 87% акций New York Central. Уильям был домовитым, вялым, плотным мужчиной лет пятидесяти, которого Коммодор считал тупицей, нещадно ругал и сослал на захудалую ферму на Статен-Айленде. Уильям, конечно, не был подготовлен для управления New York Central, которой грубоватый Коммодор управлял из сигарной коробки, полной записей.

Коммодор объединил одиннадцать небольших железных дорог в Нью-Йоркскую центральную железную дорогу протяженностью сорок пять сотен миль. Она ответвлялась на север от Нью-Йорка до Олбани, а затем уходила на запад к Великим озерам, открывая внутренние районы страны для восточных портов. То, что такая власть перейдет к Уильяму Вандербильту, многих приводило в ужас. Как писал Уильям Гладстон адвокату Вандербильта Чонси М. Депью, "я понимаю, что у вас в стране есть человек, который стоит 100 000 000 долларов, и все это в собственности, которую он может по своему желанию превратить в наличные. Правительство должно отобрать у него эту собственность, поскольку это слишком опасная власть для одного человека". Уильям не стал успокаивать общественность и вошел в учебники истории, ответив: "К черту общественность, я работаю на своих акционеров". Масштабы богатства Вандербильтов посеяли страх и привели к новым призывам к подотчетности общества.

Окончательно склонить Уильяма Генри к сокращению доли в New York Central заставили публичные слушания в Ассамблее штата Нью-Йорк в 1879 г. под председательством А. Бартона Хепберна. Эта следственная комиссия разоблачила тайные сделки, заключенные компанией New York Central, которая предоставляла льготные тарифы нефтепереработчикам. Уильям Генри, как главный управляющий железной дороги и главный свидетель, похоже, не знал или уклонялся от участия в тайных маневрах; чтобы избежать дурной славы, он обратился к Моргану, которого, вероятно, направил к нему Чонси Депью. Штат Нью-Йорк начал взимать штрафные налоги с New York Central, и была надежда,