Те немногие смертные, у которых были дела в этот час, носили шапки из густого меха и вощеные шинели, однако Лев шел по залам с непокрытой головой, облаченный в толстый доспех и простой белый рыцарский стихарь.

Сам повелитель Первого считал, что он просто шагает, но любой наблюдающий за ним человек сказал бы, что Лев рыщет: спустившийся на землю ангел, который крадется в ночи, выискивая добычу. С каждым шагом он манил хищника устроить на него засаду, провоцировал показать зубы. Лев знал, что тот выжидает. Чувствовал. Если зверь видел Эль’Джонсона в этот момент, то его глазам представал расслабленный король-рыцарь, оставивший Спутников-стражей в своих покоях наблюдать за неистовым океаном и вооруженный лишь символическим Львиным мечом да Фузеей Актинейской, которые висели на бедрах примарха.

Восприятие было могущественным инструментом. Или же оружием, если использовать его умело.

Каменная кладка замка задрожала, когда Лев прошествовал по променаду с высокими круговыми окнами. Тьму пронзили летящие низко над крепостью «Грозовые птицы» и сопровождающие их ударные истребители, держащие курс на взлетно-посадочные полосы Плача. От мощи двигателей сверхтяжелых летательных аппаратов задребезжали в своих рамах толстые листы бронестекла, которое явно было новым добавлением к голым костям скелета изначальной крепости. На Муспеле все выглядело, словно восстановленное недавно, — ложь, прибитая к неприкрытой полуправде старины. Да, отчасти в целях укрепления сооружений, но, как подозревал Лев, и для того, чтобы заставить выглядеть по-имперски то, что не имело отношения к истории Империума. Камни до сих пар пахли раствором извести и свежей краской, а на нижних краях ярких гобеленов, висевших на стенах, виднелись следы скручивания, оставшиеся с той поры, когда стенные ковры лежали в хранилище на борту крейсера IX легиона.

Пройдя половину длины променада, Лев замедлил шаг и повернулся к окнам, чтобы взглянуть на корабли, и все это время левая рука примарха висела над рукоятью плазменной фузеи, что покоилась в кобуре. Тускло-коричневые контуры летательных аппаратов смазывались, а звук их двигателей становился все тише по мере того, как корабли погружались в завесу дождя.

Коридор перед примархом вел к сторожевой башенке — угловой турели с высокими окнами, которая отделяла эту секцию Ванискрая от следующей. С нее просматривались весь остров и нижние ярусы многоуровневых укреплений.

Проездную башню, через которую можно было попасть в юго-восточное крыло замка, и лестницу, что поднималась к самому верхнему ряду зубчатых стен и зенитных батарей Ванискрая, охраняло тяжеловооруженное подразделение смертных солдат. Четыре отделения муспельских ополченцев с автоматическими винтовками и небольшим количеством специального вооружения бездельничали за разборными пластальными баррикадами и возле переносных обогревателей, сутулились над походными кухнями и покуривали палочки лхо. Подступы к сторожевой башенке, образовывавшей в плане неправильный пятиугольник, прикрывала пара батарей «Рапира» на гусеничном ходу и с установленными мультилазерами. Двое скучающих наводчиков-операторов лежали, лениво развалившись за толстыми масками своих орудий.

Дежурный офицер был крупным мужчиной в бронзовом панцире с ярко-красными отличительными знаками муспельских полков. Слабый ветер трепал вощеный плащ за его спиной, но опрятный внешний вид и знак различия капитана говорили о том, что родился офицер не на Муспеле. Муспельские подразделения были сформированы совсем недавно, поэтому пока не имели собственного офицерского состава. Исходя из всего услышанного и увиденного Львом, эти люди в принципе не подходили для службы в высоких чинах.

Капитан безучастно смотрел в сильно глазурованные высокие окна, что сходились вместе тупоугольным клином, и казалось, будто мужчина утопает в меланхолии. Наблюдающего за дождем офицера сопровождали провозгласитель, вексиларий и остальные члены стандартного командного подразделения Имперской Армии, состоящего из пяти человек.

Когда к нему подошел Лев, капитан отвернулся от черных дождливых горизонтов и отдал честь.

— Вижу, вы направили в Шейтансвар еще больше сил легиона, владыка Джонсон, — сказал он. — Мне следует беспокоиться? — Офицер улыбнулся, но в выражении его лица таилось нечто неуловимое, что было скрыто от глаз Льва холодным электрическим освещением сторожевой башенки и большой разницей в росте между смертным и примархом. — Знаете, мои командиры начинают нервничать.

— Их чувства не в моей власти.

Капитан вновь повернулся к проему в стене, обратив пристальный взгляд на неяркие огоньки и дождь.

— Вы что-то знаете о том, что приближается к этому миру? — спросил он. — Вот почему вы так непоколебимо укрепляете этот остров?

— Как вас зовут, капитан?

— Манев. Ластой Манев.

— А что вам известно о том, что грядет?

Капитан пожал плечами.

— Смотрите, — произнес он и надавил пальцем на панель из бронестекла. — Транспортный летательный аппарат «Громовой ястреб». Модель «Девять», если я не ошибаюсь. Судя по виду, в нижних захватных устройствах он держит какой-то тип «Лэндрейдера».

— Это «Спартанец».

— Ах. Манев никогда не видел «Спартанца». — Капитан вздохнул, когда внезапно возникший огненный шар поглотил «Громового ястреба» вместе с сопровождающими его истребителями и пролил свет на бледное лицо офицера, покрытое безобразными черными венами. — Жаль, что никогда и не увидит.

Аравейн бросился в освещенный пламенем переход и побежал по коварному лабиринту коридоров, который был создан для того, чтобы не дать непосвященным найти расположенное в самом его центре святилище Крыла Ужаса.

— Редлосс!

Он мчался изо всех сил, дополнительное сердце билось в идеальном контрапункте с ритмом основного, а третье легкое растягивалось, обеспечивая кислородом энергопрожорливый организм бегущего во весь дух Легионес Астартес.

— Редлосс!

Там, где коридор поворачивал вправо под прямым углом, Аравейн не замедлил движения, а просто врезался в стену, после чего продолжил бежать.

— Редлосс!

И тут путь ему заблокировало отделение ауксилии легиона в темно-красной униформе Кларистанских гренадеров. Солдаты держали лазружья на плечах и шагали походным порядком в противоположную от Аравейна сторону двумя колоннами по пять человек.

— Освободите дорогу! — крикнул кодиций. — Освободите дорогу по приказу!..

Дрожь от дурного предчувствия заставила его замолкнуть.

Кларистанцы развернулись, подняли лазружья и открыли огонь.

Пространство коридора прошили индуцированные лучи сверхгорячих алых лазеров, оставляющих черные отметины на стенах и дымящиеся рубцы на панцире доспеха Аравейна. Подняв предплечье к лицу на манер бронированного визора, кодиций бросился к солдатам, а свободной рукой отключил магнитный захват болт-пистолета и потянул оружие вверх. Благодаря пси-интуиции Аравейн мог чувствовать присутствие людей, не открывая глаз и не подвергая их риску оставить незащищенными во время боя. Его разум съеживался от отвращения, когда касался окутавшего солдат пустотного холода. Сознание смертных не исчезло, но было насильственно ослаблено и взято под контроль чужацким интеллектом. Аравейн сразу же вспомнил принудительные меры по отношению к обитателям Индра-сула, тронутым кравами: теперь смерть станет для кларистанцев милосердием.