– Древний…

– Ну, не сказать, чтобы прямо древний. Может, и не древний. Зато прочный, красивый и пятикупольный. А у Собора сколько куполов, напомни?.. Вот-вот.

– Ты Храм, а он – Собор…

– И чего?

– Не знаю.

– Ну чего тогда говоришь? Чего говоришь, если не знаешь? Ты вообще бассейн, молчи уж.

– Меня вообще нет уже.

– Ну ладно, не обижайся. Просто – ужас же!

– Что?

– Ты вообще слушаешь? Как со стенкой говорю. Ты видел, что они вокруг Собора вытворяли? Хороводы! Хороводы они водят. Да мне Шаляпин пел! Слышали ли они хоть раз в жизни, как поет Шаляпин? И ладно бы еще вокруг нормального какого храма – Сакре-Кера например, – а они вокруг этого чучела готического. Тьфу. Ну что – горит? Что? Эка невидаль.

– Нытик.

– Сам-то! Зябко чего-то… Ворота-то заперты?

– Заперты.

– А окна?

– И окна.

– Ну и хорошо, чего кричишь. Слушай, ну правда. Чтобы хоть кто-то встал, сказал чего-нибудь хорошее… А то все «гадость» да «гадость». А по-моему, совсем не гадость. Ну вот посмотри на кого хочешь – на Успения там или на Спас – у них есть такие золотые купола? Да ни в жизнь! А они их шлемами называют. Да я выше Исаакия! Знаешь, на сколько метров? Ну спроси!

– На сколько?

– На полтора! А еще про парковку. Ну да, есть у меня парковка! Так надо же диаконам машины где-то оставлять? Я же не какая-нибудь провинциальная церквушка, я Храм, извините меня, Христа Спасителя! У меня все диаконы на «мерседесах».

– Все?

– Все. Слушай, а чего это как будто пилоны в воде?

– Где?

– Ну вон, видишь, у плиток самых поблескивает как будто?.. Ладно, показалось, наверное. Зрение не то уже. Хотя все равно сыро… О чем я… Ну да, Нотр-Дам. Нет, ну я ведь тоже не дурак – ничего не говорю, есть и красивое у него. Вот, например, петух бронзовый на шпиле, очень милый. Я сам не видел, конечно, но мне передавали. Ну там орган, да. Но тоже – восемь тысяч труб. На что? Лучше одну, но большую, я так считаю. Чем много маленьких. Ну а кроме всего этого Нотр-Дам что? Ни-что. Без этих своих горгулий и Викторов Гюго где бы он был? Где?

– Ты меня спрашиваешь?

– Правильно! Нигде бы он не был, пылью бы был, да. Горит он… Да меня взрывали, динамитом взрывали! И не так, чтобы где-нибудь купола поцарапать, а по-настоящему, до основания. А потом вообще водой залили… Нет, ты видишь? Уже в алтарь заливается! Все ступеньки мокрые.

– А, теперь вижу.

– Теперь видишь! Где же эти клирики, когда они нужны? Даже труб нормально не могут поставить. Так же, неровен час, однажды совсем затопит! Они ведь и глазом не моргнут.

– Страх!

– Не говори! Ну написали про него книжку. У нас что, мало хороших писателей, что ли? Почему какие-нибудь Львы Толстые не додумались и про меня написать? Ну там осовременить, может, там не горбун, а какой-нибудь поручик лейб-гвардии Преображенского полка, отставной, а? Хорошо? Может, у него, например, прикус плохой, каково? И никакие писатели не нужны, да?

– Да…

– И все же мокро. Что там плывет, ты видишь? Мутное что-то, бьется о Божию Матерь, вон в углу.

– Трон святителя Тихона.

– Неужто? Ох, ужас какой. Да где ж ключарь? Откуда течет-то? Говорил я, что автомойка – плохая идея под храмом, но кто ж меня слушать станет. Я-то ведь что? Ничего! Так, пустышка!.. Ой. Что это? Черненькое, к воротам плывет.

– Гвоздь.

– Какой?.. Господня! С креста! Господи! Да держи ж ты, что стоишь!

– Чем держать?

– Руками!

– Отсутствуют.

– Ох, батюшки. Слушай, ну это уже Ной какой-то. Льет как из ведра. Уже дышать немного тяжело… Ты посмотри, у тебя зрение лучше – видно течь-то?

– Не вижу.

– До Верещагина добралась! Мне уж тяжело дышать, задыхаюсь… Уж до окон дошла, уже купола видны…

– А вон мощи Филарета…

– Где?

– Все. Уже нет.

– Господи! Что ж делать-то? Бассейн, дорогой, помоги. Что делать?

– Что делать?

– Да!

– А как меня зовут, Храм? Помнишь?

– Как… Тебя? Ну как же… Ох, дышать не могу… Нечем, помоги! Ну откуда мне, ну я ведь старый уже… Все забываю!

– Да я уже сам не помню, храмина. А у меня хорошее имя было – большое, красивое… Знаешь, почему хороводы не водят? Почему всегда смеются? Тебя не любит никто, вот почему. Ты пошлый и глупый. И я вместе с тобой. Мы с тобой никому, Храм, не нужны – гори мы огнем, а тушить все равно никто не придет.

– Так это ты… С водой?

– Нет, не я. Не знаю кто. Какая разница? Наконец что-то хорошее. Поздравляю, Храм, – мы сейчас умрем.

– Божечки… Зачем? Зачем умрем?

– Меня ведь любили. Помню, было столько школьников, детки такие хорошие. И генсеки иногда бывали, что уж там. Так хорошо было! Круглый год, вот как сейчас перед глазами: тепло, пляж, деревья… Хорошо! И все плескаются, и улыбаются так! Вот это любовь, Храм!.. А у меня так каждый день было, слышишь? Каждый день.

– Ну давай, может, хоть… Окна открыть? Да как только?.. Тьфу ты. Затопит же совсем, Бассейн, уж весь иконостас поплыл… Да что все они там, спят, что ли? Ау! Люди! Я же вижу – ходите еще! Ну посмотрите сюда! Позовите архидьякона! Пожарных вызовите, ведра несите, люди!

– А перед Нотр-Дамом сейчас молятся… Давай тоже помолимся, а, Храм?

– Чего? Что ты там несешь? Молчи уж, раз не помогаешь. Ау, люди! Люди!

– Как там начиналось?.. Боже милостивый? Или Господи?..

– Начинай всегда с черта – не ошибешься.

– Зачем ты тут? Что забыл?

– Дворец? Ты? Господи, черт лысый, снова!

– И вам привет, слюнтяи. Честно признаться, жалкое зрелище. Ладно Храм, но ты, Бассейн! Плачешься из-за воды? Смех и грех.

– Ты пустил воду?

– Надо же кому-то.

– Остановись, пожалуйста! Я все прощу, я в честь тебя придел острою, купола распишу текстом «Интернационала», только воду вытри, пожалуйста!

– Ну как я ее тебе вытру? Я Дворец, а не половая тряпка.

– Зачем это все?

– Услышал, как вы тут ноете, решил помочь.