его губ, буквально парализовав их своим прикосновением! Сама же василисса искренне и очень тепло улыбнулась гвардейцу:

— Я очень рада слышать, что ты готов ради меня рискнуть своим положением Роман — и возможно, даже нарушить обет, данный базилевсу. Но ни в Грузии, ни в Алании меня никто не ждет. Мои родители давно умерли, мой брат Георгий потерпел поражение от сельджуков при Квелисцихе и передал престол моему племяннику, Давиду — после чего Георгий был пострижен в монахи. И вряд ли Давид будет рад своей престарелой тетке, чье бегство из Царьграда испортит его отношения с ромеями — едва ли не единственным союзником против сарацин…

Немного помолчав, царевна горько добавила:

— Увы, единственным моим действительно любимым и близким человеком был Константин, мой сын. А теперь я одна…

Роман, донельзя огорченный этим признанием, сумел лишь выдавить из себя:

— Мне жаль вас, василисса…

Мария, сделав еще один, гораздо более щедрый глоток вина, довольно жестко усмехнулась:

— Тебе в пору пожалеть самого себя, манглабит. Ты одинок также, как и я — но ты даже не познал радости отцовства. И в этом я богаче… Ведь у меня хотя бы был ребенок — и чувства к нему. А ты ныне собрался положить свою голову во имя мести, никому не нужной — даже самому себе!

Самсон немного помолчал, обескураженный и задетый таким признанием, и невольно посмотрел на себя со стороны… А после неожиданно для самого себя выпалил — посмотрев прямо в глаза горянки:

— Зато я узнал настоящую любовь к женщине. Я испытал ее, в отличие от многих иных… А вы, василисса — вы когда-нибудь любили мужчину?

Мария Аланская изумленно выгнула правую бровь — после чего с легкой усмешкой ответила:

— Дерзко… Но я отвечу на твой вопрос — по молодости я влюблялась во многих мужчин, но ни разу мне не довелось признаться… Однако, я и не могла открыть своих девичьих чувств иным мужчинам — ведь я была невестой императора! Что же касается Михаила — ну… Его было сложно полюбить — и даже уважать. Настолько он был слаб… Хотя и относился ко мне недурно…

Сделав еще один щедрый глоток вина — и даже не притронувшись к креокакавос, царевна вдруг приказала сотнику:

— Выйди ненадолго, манглабит, мне нужно побыть одной. Немного… Но не удаляйся от покоев — я хочу еще немного с тобой поговорить.

Самсон тут же встал — и глубоко поклонившись Марии, двинулся к дверям. Но уже на выходе он услышал тихий, горький голос царевны:

— Веришь или нет, Роман, но наш разговор был самым длинным за многие месяцы — если, конечно, не считать общения с моей воспитанницей.

…Меряющему коридор нетерпеливыми шагами русичу пришлось ждать совсем недолго. Ибо уже вскоре из-за закрытых дверей вновь раздался высокий голос василиссы:

— Войдите!

Манглабит с трудом себя сдержал, чтобы не вбежать в покои Марии Аланской — а когда он оказался внутри, то услышал негромкий голос горянки:

— Затвори дверь на засов.

Сотник тотчас выполнял приказ, с недоумением осмотревшись по сторонам — в первые мгновения он не увидел царевны. И только спустя несколько секунд он заметил движение за опущенным вниз, плотным балдахином кровати, тканым из пурпурной ткани… А после, наконец, увидел и саму Марию, с присущей ей грацией вышедшую навстречу Роману.

И оцепенело замер на месте, не в силах поверить своим глазам! Ибо показавшаяся Самсону василисса предстала пред ним лишь в кружевной сорочке — накинутой на обнаженное тело женщины… Причем кружево нисколько не скрыло от восторженного взгляда мужчины длинных, изящных ног горянки, едва выступающего животика — и полной, округлой груди, показавшейся Роману похожей на плоды спелых персиков… Ее лишь немного скрыли струящиеся по покатым плечам горянки пряди распущенных, огненно-рыжих волос. А когда манглабит все же оторвал от них свой жадный взгляд, то увидел, что глаза Марии вновь потемнели, приобретя неповторимый фиалковый отлив:

— Я подумала над твоими словами… И поняла, что хочу хотя бы раз в жизни оказаться в объятьях влюбленного в меня мужчины… Ты ведь не соврал о своих чувствах, Роман?

Самсон едва не зарычал, заслышав вибрирующие нотки в медовом голосе царевны — и двинулся вперед, резко рванув пряжку пояса! Но тут же в глазах василиссы плеснулась паника, она торопливо отступила — а голос ее задрожал на первых же словах:

— Стой Роман! Стой… Ты не должен меня разочаровать, ты не должен сделать мне больно! Мне не нужна страсть, я хочу… Я хочу почувствовать твою любовь. Если конечно, ты не соврал в своем признании…

Манглабит замер, словно налетел на невидимую преграду — а после вновь шагнул вперед, но уже придя в себя. Он справился с непослушной пряжкой пояса и положил перевязь с мечом на стол… После чего подступил к заметно волнующейся женщине — и неожиданно для самого себя опустился перед ней на одно колено.

…Когда он впервые коснулся ее — у самых щиколоток — у Романа словно обожгло руки! А сердце его начало биться в груди загнанным зайцем… Переведя дыхание, русич начал медленно поднимать вверх подол кружевной сорочки, неспешно ведя ладонями по тыльной стороне ног красавицы-горянки, гладя ее теплую, бархатистую кожу… А когда подол задрался уже выше колена, Самсон коснулся губами внутренней стороны бедра женщины — интуитивно лаская ее так, как никто и никогда ее не ласкал…

Мария задышала тяжело, часто; невольно она опустила руки на голову Романа, а после — погрузила свои тонкие, изящные пальцы в его волосы, чувствуя при этом, как сладостно жгут кожу ног горячие губы мужчины… Наконец, она хрипло выдохнула:

— Разденься… Я хочу увидеть тебя… Без брони…

Много позже, уже нисколько не стесняясь свой наготы, василисса бесстыдно раскинулась на ложе рядом с совершенно счастливым и опустошенным Романом, молча улыбающимся — и смотрящим прямо в потолок. И в очередной раз ощутив, как по телу ее бегут волны сладкой истомы, василисса взяла широкую, мозолистую ладонь мужчины — и крепко сжала ее в своей… Она вдруг почувствовала необычайно сильное родство с, казалось бы, давно уже знакомым варягом — всем своим женским естеством ощущая, что отныне он должен принадлежать только ей! Только ей… И что она не уступит его ни одной другой женщине — включая и костлявую старуху с косой!

По крайней мере, не в ближайшие годы…

Энергично перевернувшись на кровати и совершенно естественно положив голову на мускулистый торс Романа, Мария неожиданно крепко схватила его за волосы — и, потянув к себе, горячо зашептала, смотря прямо в серо-зеленые глаза русича:

— Не смей! Слышишь⁈ Не смей нападать на Боэмунда, не смей ему мстить!

Гвардеец, только что расслабленно смотрящий на