Я тупо смотрю на него. «Можете это повторить?»

«Трансформация требует работы».

«Цитата недели, парень, – говорю я ему. – Цитата недели».

Как-то я говорил с Шерил, и она сказала: «У тебя одно из лучших сердец, которые я когда-либо встречала». Я задумался над этим. Что нужно, чтобы в это поверить? Неужели Бог должен разверзнуть небеса и обрушить их на меня? Или я должен осознать себя на смертном одре?

Чтобы переродиться, сначала нужно умереть. И кризис действительно похож на смерть. Хватит недооценивать то, что люди, которых я уважаю, видят во мне.

«Защищай свое сердце, – сказала Шерил. – Дай то, что ему нужно»

Я буду. Чего бы это ни стоило. Я буду.

IX

Проблема с разбитым сердцем заключается в том, что кажется, будто эта боль никогда не закончится. Вас захлестывают эмоции, воспоминания и проекции. И как раз в тот момент, когда вы особенно взвинчены, на вас обрушивается еще одна волна. Это продолжается и продолжается.

Она возвращается с работы, обнимает меня.

«Любовь моя», – говорю я. Мы всегда так называли друг друга. Она делает шаг назад и молча улыбается. Хватит. Срывать этот пластырь будет больно, но я должен это сделать. Я пересказываю ей слова Шерил о моем сердце. Потом говорю: «Мне нужно спасти его. Я не знаю, как, и смогу ли я это сделать, но мне нужно спасти его». Она кивает. Я знаю, что она любит меня, но решение принято.

«Я ухожу, – говорю я. – В пять у меня стрижка. Я вернусь к шести и хочу, чтобы ты ушла, чтобы тебя здесь не было, когда я вернусь. Потому что по возвращении мне нужно будет писать, собирать вещи и смотреть в лицо этому горю».

Она меняется в лице. Я продолжаю: «Я улетаю завтра утром, и тогда ты сможешь вернуться. И когда будешь забирать свои вещи, не оставляй мне ничего. Ни записки, ни подарков, ни записей о нас. Ничего».

Она не ожидала этого.

«Я знаю, какие уроки ты думаешь извлечь из наших отношений, – говорю я. – И я также знаю еще пару уроков, которые ты невольно усвоишь. Они твои. Моя ответственность – сохранить мое сердце».

Я стою рядом, пристально вглядываясь в нее.

«Вот человек, который был искренен и оставался бы рядом с тобой всю твою жизнь. Ты понятия не имеешь, что такое любовь, – потом я ничего не могу с собой поделать. – Если ты решишь, что это именно то сердце, которое тебе нужно, тогда протяни руку».

Ни один из нас не отводит глаз.

«И последнее, – говорю я. – Это единственное, о чем я тебя прошу. Надевай шлем». Она любит кататься на велосипеде по городу, и я всегда заставлял ее ездить в защите. Я все еще искренне люблю ее. Для меня ничего не изменилось, кроме одного: я собираюсь спасти себя.

Я хватаю куртку и выхожу, не оглядываясь. Спускаюсь по лестнице, не дожидаясь лифта. Та приводит меня в подвал, и мне приходится подниматься на третий этаж и спускаться на лифте, что заставляет чувствовать себя немного глупо. Но мне все равно.

Я выхожу в вечер, иду прямее, чем когда-либо раньше.

X

«Ты замечательный человек», – сказала мне однажды Шерил. Меня потрясло, что кто-то, кем я восхищался и кого уважал, так обо мне думает. Жаль, что я не поверил ей до глубины души.

Я решаю, что возьму папку, вложу в нее каждый искренний комплимент, который получу, а затем повторю его про себя, как истину. Это дар, который мне преподнесли другие. Если они видят меня таким, то какое право я имею не видеть этого в себе?

Итак, я начинаю список:

1. Я замечательный человек.

2. У меня одно из лучших сердец на планете.

XI

Я возвращаюсь в 6-16 вечера. В лифте ловлю себя на том, что надеюсь: она останется. По какой-нибудь причине, хотя бы даже для того, чтобы проститься. Но когда я вхожу, надежда испаряется.

Она оставила свечу зажженной у окна. Если бы не обстоятельства, мне бы понравилась атмосфера. Я врываюсь в комнату, задуваю свечу и кричу в потолок. Каждая частичка меня хочет взорваться. Затем ложусь на диван и смотрю на стены в оцепенении, пока не засыпаю. Проснувшись, меняю фотографию в телефоне: раньше это был ее портрет, она смотрела в камеру, склонив голову набок, и улыбаясь. Я заменяю его лотосом, открывающимся навстречу утреннему солнцу.

Затем я бездумно прокручиваю Twitter, пока не останавливаюсь на фотографии, опубликованной Дуэйном Джонсоном, «Скалой». Это одна из его известных утренних тренировок. Потный, гримасничающий, он поднимается под нагруженным снарядом для приседаний. Это человек, который в свои двадцать с небольшим был исключен из Канадской футбольной Лиги. Его мечты о продолжении карьеры в НФЛ рухнули. Во время долгой поездки домой в отцовском пикапе он рылся в своем бумажнике, чтобы наскрести семь долларов.

Две недели он просидел в родительской квартире, жалея себя. Затем решил, что с него хватит. Пришло время переосмыслить себя. Он занялся профессиональным реслингом, начав с нуля, и отдал ему все – свое время, свои силы. Результат: одна из самых успешных карьер в профессиональном реслинге. На пике своей славы он ушел из него, чтобы стать актером.

Шел ва-банк. После того, как его ранние фильмы провалились, и «Скалу» списали со счетов, он все еще оставался верен своему видению. Сегодня он звезда блокбастеров. Его фильмы постоянно бьют рекорды продаж по всему миру. А как вам название его киностудии – Seven Bucks Productions?

Я просматриваю его ленту. Фотографии с поклонниками, на съемочной площадке, его тренировки. Всегда широко улыбается. Он предан своей жене и дочерям. О его рабочей этике ходят легенды. У него были черные полосы, но он всегда выбирался из них.

Я прочитал его цитату: «Если я даю вам слово что-то сделать – это будет сделано». Очевидно, что это относится не только к другим, но и к самому себе. Он живет на таком уровне совершенства, который редко встречается.

Кое-чему я научился: быстро расти, находить тех, кем восхищаешься, а затем моделировать тот результат, который вдохновляет. Совершенство будет моей моделью. Вот чего я хочу от всего этого.

«Будь великолепен», – говорю я себе, мой голос звучит глухо в темной квартире. В этот момент это кажется таким далеким. Но, по крайней мере, у меня есть, к чему стремиться.

XII

В аэропорту, собираясь сдать в багаж свою клетчатую сумку, я замираю. «Я не хочу лететь», – просит что-то внутри меня. Я не хочу лететь. Я не хочу лететь. Словно маленький ребенок, умоляет, напуганный. Вокруг меня пассажиры и члены экипажа спешат на свои рейсы, проживают свою жизнь, танцуют свой танец. Ничто не имеет значения.

Но что я буду делать? Бежать домой и умолять ее остаться? Когда за всю историю человечества это срабатывало? Кроме того, я хочу, чтобы она была со мной не из-за чувства вины или потому что я ее уговорил, а потому, что ее сердце хочет моего. Если она жаждет свободы, а я люблю ее, пусть она получит желаемое.