От свечи на столе на ее черты падали золотистые отблески.

— А вы как думаете?

Он вздохнул:

— И то и другое, полагаю. Твоя преданность меня восхищает, особенно если учесть, что утро мы начали со скандала. Но зачем ты так рисковала во имя спасения моей собаки?

Шона лишь пожала плечами, оставив ответ при себе.

Разглядывая ее, он поставил локоть на стол.

— Баннерман считает, что тебя стоит наказать.

— За что?

— За несоблюдение субординации. Открытый вызов егерю, неповиновение миссис Доэрти, непризнание старшинства самого Баннермана.

— Я только хотела спасти собаку. А никто другой, похоже, этого не хотел.

Ее губы сложились в прелестную гримасу обиды. Коналлу нравилась ее обворожительная манера растягивать гласные. Она произнесла не «только», а «то‑о‑лько».

— Я согласен с тобой и по этой причине приму противоположное решение и предложу награду.

— Правда? — Шона улыбнулась и вытерла губы кончиками двух пальцев. — Что за награду?

Чувственность жеста, каким она коснулась своего рта, опалила его огнем, и ему захотелось попробовать вкус еды на ее губах.

— Не знаю. А чего бы ты сама хотела?

Опустив веки, Шона погрузилась в раздумье. Когда вновь открыла глаза, то игривой Шоны не стало.

— Нашу свободу.

Улыбка исчезла с его лица.

— Прошу прощения?

— Для Уиллоу и меня. Разорвите наши контракты об обучении. Освободите от обязательств и отпустите нас.

На такой ответ он не рассчитывал.

— Я не могу этого сделать, — ответил Коналл.

— Почему? — спросила она.

— Потому что… вы обе не достигли совершеннолетия. Мой долг как вашего хозяина заботиться о вас…

— Об этом никто не узнает.

Его долг не имел никакого отношения к его решению. Правда состояла в том, что он просто не хотел этого делать. Шона зажгла в нем какую‑то искру, и он хотел продолжения, разрази его гром.

— Я буду знать.

Она уткнула взгляд в тарелку и некоторое время хранила молчание.

— Тогда позвольте мне спать в одной комнате с сестрой. Прошлой ночью мы впервые спали порознь. Мне не нравится разлука с ней.

Эта просьба оказалась достаточно простой.

— Это можно устроить.

— И еще одно. Вам нужен ученик, так сделайте меня своей ученицей. Настоящей. Не заставляйте работать в коровнике, выполняя ту работу, которую может делать любой, имеющий пару рук и здоровую спину. Ученик должен обучаться какому‑то ремеслу, так что обучите меня тому, что умеете сами. Я хочу научиться лечить, как вы.

Коналл усмехнулся:

— Я не могу сделать из тебя доктора. Это требует больших знаний, опыта, учебы… Плюс ты женщина.

Она вскинула бровь:

— Но я спасла лапу вашего пса. Не говоря уже о жизни.

Его вздох засвидетельствовал признание им своего поражения в данном вопросе.

— Твоя правда. Но чтобы стать даже ассистентом врача нужно многому научиться. Уроки даже по основам анатомии, химии и биологии требуют предварительных школьных знаний по математике, физиологии, латыни…

— Послушайте, я не хочу резать человека и рассматривать, что там у него внутри. Я просто хочу, чтобы вы научили меня, что делать, чтобы оказать помощь нуждающемуся.

Коналл улыбнулся:

— Хорошо. Я научу тебя основам спасения жизни и правилам оказания элементарной медицинской помощи.

На ее лицо вернулась широкая благодарная улыбка, и это доставило ему большое удовольствие.

— Конечно, — продолжил Коналл, — я не смогу уделять много времени твоему обучению, потому что и сам учусь. Должен признаться, что управление таким имением, как это, мне абсолютно незнакомо. Я не знаю элементарных вещей о сельском хозяйстве и теперь просто тону во всем этом.

— Почему же вы сразу не сказали? — удивилась она, светлея лицом еще больше. — Я могу в этом помочь!

— Спасибо за предложение, но…

— Это правда! Я провела на ферме всю свою жизнь. На «Майлс‑Энд» мы выращивали всякого рода урожаи и разводили разную скотину. Я знаю, как успешно управлять фермой. Следовательно, и поместьем. — Она наклонилась над тарелкой. — Я могу научить вас.

Ее самодовольная улыбка его заинтриговала.

— Можешь просветить меня в ценах на урожай? Рассказать о сменном севообороте? О спорах с арендаторами?

— О да. И бьюсь об заклад, еще о многом другом.

Коналл изучал хитрые огоньки, плясавшие в ее глазах. Жизнь в Шотландии вдруг показалась куда привлекательнее.

— Договорились, — сказал он и протянул ей руку.

Шона пожала ее, впервые не спрятав руку со шрамом.

Баннерман вернулся с платьем для няни, точно таким же, какое было у Уиллоу, и тихо вышел. Шона с такой радостью бросилась к простому голубому платью, словно это был шикарный бальный наряд.

— Отвернитесь, — попросила она.

— Зачем? — нахмурился он озадаченно.

— Я хочу его надеть.

Коналл наклонил голову:

— Очень хорошо.

Взял стул и повернул его в другую сторону.

За его спиной послышался шорох ткани. Она сняла его фрак и надела платье. Этот звук подействовал на него возбуждающе, вызвав к жизни давно дремавшие ощущения.

— Можно повернуться?

— Разумеется.

— То есть ты одета? — усмехнулся он и обернулся.

Представшее его глазам зрелище поразило Коналла. Простая скотница в грубой одежде и с грубым языком исчезла. Перед ним стояла высокая, стройная леди в красивом голубом платье. И если бы не распущенные волосы, небрежно падавшие через одно плечо, то в ней невозможно было бы узнать ту, другую, девушку.

— Вот черт! Не могу его застегнуть. Проклятые пуговицы на спине.

Он усмехнулся. Нет, она осталась прежней.

— Позволь мне.

Он подошел к ней со спины. Она приподняла волосы, обдавая его ароматом сена и солнца.

Его взгляд беспрепятственно скользнул по ее плечам и верхней части спины. Застегивая лиф платья, он позволил пальцам коснуться ее кожи. Прикасаться к служанкам подобным образом было недопустимо. Но он ощутил не внутренний запрет, а чувственное, эротическое волнение, пробежавшее по его телу. Шона была такой безыскусной, такой нетронутой социальными ограничениями, что он начал испытывать к ней влечение, которое было как недозволенным, так и неотвратимым.