и знакомство с их работами позволяет понять, что претензии на научную ценность не достойны обсуждения. Их выводы с головой выдает манера; и как бы ни интересны были политические выкрики собратьям-патриотам, научного значения они не имеют. После спектакля, устроенного этими горластыми доктринерами, требуется некоторое мужество, чтобы утверждать, будто биологический принцип можно с пользой применить к рассмотрению человеческих дел. Тем не менее это основной тезис данного эссе.

В попытке осветить исторические факты с помощью принципов биологии существенную трудность представляет несоответствие временных шкал этих двух областей знания. Исторические события ограничены несколькими тысячами лет, биологические растянуты на миллионы; трудно ожидать, чтобы даже крупное по историческим меркам изменение было бы заметно в огромной пропасти времени, с которой имеет дело биология. Меньшую сложность представляет факт, что исторические данные приходят к нам через плотную вуаль человеческой интерпретации, а биологические факты относительно свободны от такого затемнения. Первое препятствие, несомненно, серьезнее. Однако следует отметить: есть основания полагать, что процесс органической эволюции не всегда шел и не идет бесконечно медленно и постепенно. Более чем вероятно, что в результате постепенного накопления тенденций или в результате внезапного изменения структуры или размеров бывали периоды быстрых изменений, доступных для прямого наблюдения. Бесконечно длинная дорога вверх доходит до разветвления и встречает другую дорогу, идущую вниз или вверх, но по другому склону. Разве не может перекресток, ответвление образовать узел на бесконечном пути, место отдыха для глаз, точку в обширной протяженности, которую способен познать конечный разум и выразить в терминах человеческих дел? Автор верит, что человеческая раса сегодня находится в такой точке.

Биология стадного чувства

Чтобы изложить доказательства того, что нынешний поворот событий является не просто местом встречи эпох в историческом ряду, но также знаменует собой такой этап в биологическом ряду, который станет исключительно важным в эволюции человеческого рода, нам необходимо несколько подробнее изучить биологический смысл социальных привычек у животных. Потребуется повторить кое-какие рассуждения из предыдущих эссе; впрочем, я попытаюсь представить факты с другой точки зрения. Ранее говорилось о значении стадности для сознания индивида, и хотя при внимательном рассмотрении было найдено достаточно причин для беспокойства о положении дел и нестабильности цивилизации, исследования проводились не в состоянии непосредственной угрозы социальной структуре, как сейчас. Некоторые аспекты, не имевшие прежде особого значения, теперь приобрели большую важность и требуют внимательного изучения.

В социальных привычках животных легко наблюдаются некоторые особенности. Есть привычки, широко распространенные, и есть встречающиеся спорадически; они сильно разнятся по степени развития; и, похоже, существует обратная зависимость их сложности от развития мозга данного животного.

По широте распространения можно предположить, что социальная привычка является легко достижимым шагом вперед. Она появляется на пути, по которому следует биологический вид, на линии эволюции, происходящей с помощью маленьких изменений, что дают преимущества в определенных условиях. Социальная привычка, очевидно, не зависит от крупных вариаций вида и не обязательно ими обусловлена. От остальных известных нам модификаций в жизни животных она отличается тем, что приносит пользу биологическому виду сразу, даже в несовершенной форме. Едва появившись, еще неразвитая, новая социальная привычка будет развиваться под действием особых сил отбора, которые она приводит в действие. Тот факт, что социальная привычка полезна для биологического вида даже в своих личиночных формах, несомненно, ответственен за удивительные примеры разных степеней стадности, которые дает нам естественная история.

Повторю: фундаментальное биологическое значение стадности состоит в том, что она делает возможным бесконечное увеличение единицы, на которую может воздействовать недифференцированный естественный отбор, так что индивид, включенный в более крупную единицу, защищен от непосредственного влияния естественного отбора и открыт только особым формам отбора, которые возникают внутри единицы. Видимо, такая защита индивида позволяет ему меняться и претерпевать модификации с той свободой, которая была бы опасна для него как изолированного существа, но доступна в условиях новой единицы, частью которой он является, и ценна для нее.

По сути, значение перехода от одиночного к стадному животному очень напоминает переход от одноклеточных к многоклеточным организмам – увеличение единицы, подверженной естественному отбору, защита индивидуальной клетки от его давления, свобода безопасно изменяться и специализироваться.

Таким образом, природа провела два громадных эксперимента сходного типа, и, если разумно воздерживаться от аналогий, все же возможно с помощью одного случая осветить другой, получив подсказки о том, какие механизмы надлежит искать и в каких направлениях вести исследования.

Спорадическое возникновение стадности в самых разных точках животного царства – у человека и овцы, у муравьев и слонов – позволяет предположить, что многоклеточность тоже должна была появиться во множестве точек, и метазойные развились из протозойных не по одному образцу. Можно также допустить, что у мобильных живых организмов есть некое внутреннее свойство, которое делает объединение индивидов в крупные единицы более или менее неизбежным в определенных условиях. Сложная эволюция, усилившаяся благодаря многоклеточности, заставляет задуматься: не вступили ли стадные животные на путь, с неизбежностью ведущий к развитию сложности и координации, к все более интенсивной интеграции? Или этот путь ведет к исчезновению?

Различные степени развития социальной привычки у разных животных представляют очень интересное поле для исследования. Класс насекомых демонстрирует почти неисчерпаемое разнообразие стадий развития инстинкта. Маленькие, непрочные семьи шмеля – известный пример низкой стадии развития; большие и сильные колонии ос – неспособные, впрочем, пережить зиму – другой, более развитый тип; а у медоносной пчелы очень высокий уровень развития, на котором инстинкт, похоже, завершил свой цикл и принес улью максимально возможную пользу. Можно сказать, что у медоносной пчелы социальный инстинкт развит полностью.

Необходимо подробнее рассмотреть, что означает полнота или неполнота социальной привычки у данных видов.

На время вернемся к переходу от одноклеточных к многоклеточным; очевидно, что для получения полных преимуществ изменения в новой единице должна развиться специализация, подразумевающая выгоду и потерю для отдельных клеток; одна теряет силу в питании и приобретает особую чувствительность к раздражению, другая теряет подвижность, чтобы выиграть в питании, и так далее – по мере того как новая единица усложняется. Однако, чтобы получить преимущества от специализации, требуется координация. Необходимость нервной системы – для поддержания процесса – становится очевидной рано, и так же понятно, что первичная функция нервной системы – поддерживать координацию. Таким образом, отдельная клетка, входящая в более крупную единицу, должна обладать способностью к специализации и способностью ограничиваться действиями, совпадающими с интересами новой единицы, а не с интересами, которые были бы у отдельной клетки. Специализация и координация – вот два условия, необходимых для успеха крупной единицы, и, пока эти условия не истощатся, будет