Стоя у зеркала, я придирчиво рассматривала широкий ворот взятого у Неи тёмно-серого форменного платья. Клейма был почти не видно, только у самых плеч выглядывали тонкие чёрные усики узора, заходя на ключицы. Приложила белый кружевной платок, тоже одолженный у Неи. Нет, так ещё хуже, горничная горничной.

Невольно вспомнилось, как в пансионате девочки шептались, что некоторые особо страстные любовники оставляют следы поцелуев на коже своих любовниц.

Вот эта метка на моей груди как такой же поцелуй. Только хуже, куда хуже. Тёмная магия. Запятнала меня, как будто я сама ею занималась.

И в то же время от мысли, что это его магия, его знак, у меня начинала кружиться голова, и я сама с трудом понимала, от злости или от… другого. Проклятый дин Ланнверт.

Щёки снова зарделись, глаза моего отражения пугающе заблестели. Мне захотелось себя ударить.

Боги, Тинна. Вчера ты спаслась буквально чудом, не иначе как и впрямь вмешательством святой Миены, а сегодня уже снова думаешь о похитителе и краснеешь, вспоминая жар его рук?

И губ, боги, и губ.

Я дотронулась пальцами до собственных. Чуть припухшая горячая кожица под пальцами показалась шероховатой.

Проклятый маг. Как яростно он целовал меня. Никто никогда не целовал меня так.

А я-то думала, поцелуи Айлеса — вершина порока. Куда там, от тех поцелуев не пронизывало насквозь, не содрогалось всё внутри, не сжималось в такой сладкой запретной судороге. И дыхание дин Ланнверта — оно опаляло меня, воспламеняло, превращало в кого-то другого, совершенно незнакомую мне Тинну.

Передёрнув плечами, я отошла от зеркала.

Боги, да не готова ли я, как безмозглая курица, влюбиться в собственного похитителя?

Нет, слава Миене, эта мысль показалась мне чуждой.

Нет, это не любовь.

Это просто что-то… что-то демоническое. Просто негодяй влияет на меня, хочет, чтобы я прониклась к нему чувствами.

Чем больше я себя уговаривала, тем больше казалось, что я ошибаюсь и дело вовсе не в этом. Но я не находила другого способа объяснить то смятение, что со мной в его присутствии творилось.

А ещё… я никак не могла решить, идти сегодня на завтрак или нет. От ужина вчера я отказалась. Просто не могла представить, как сяду за стол с человеком, который только что… Мало того что он убил своего соратника на моих глазах, так потом ещё позволил себе такое… чуть ли не…

Эта мысль казалась мне такой ужасной и порочной, что я не смела озвучивать её даже про себя. Но вот же — потом я полночи ворочалась на той самой кровати, где это чуть не произошло, и невольно воскрешала в памяти прикосновения его жёстких рук, свой страх и переполнившую меня в тот миг отчаянную смесь двух желаний: чтобы он остановился и чтобы продолжил.

Я так и не поняла, что случилось. Вернулся разум? Просто в один момент тяжесть его тела исчезла, раздались удаляющиеся шаги, и я осталась одна, растерянная, испуганная, почти смирившаяся, потерявшаяся в хаосе бессвязных мыслей и ощущений.

А минут через десять в снесённую с петель, криво повисшую дверь робко постучалась Нея. Уж не знаю, что она подумала, войдя и увидев меня в разодранном платье, с растрёпанными волосами, забившейся в угол кровати, но спросить ничего не посмела. Зато взгляд отводила очень многозначительно.

Интересно, как быстро все слуги в этом доме будут знать, что дин Ланнверт якобы сделал?.. Боги, какой позор. Стать мишенью всех сплетен — это ещё хуже, чем считаться куртизанкой.

Платье пришлось выбросить, заштопать его было бы невозможно, только накладывать заплаты на тонкую ткань. Хорошо, что Нея, пряча глаза, сама предложила мне одно из своих. Вчера я с радостью согласилась, а вот теперь, когда настало утро и меня позвали на завтрак, вдруг засомневалась. Вопросы неминуемы, или, если не вопросы, то взгляды.

Когда же снова приедут девушки мадам Болевю? Привезут платья… и долгожданную весть от бабушки, возможно. Надо напомнить дин Койохе, но для этого придётся выйти отсюда… и встретиться с дин Ланнвертом снова. А я не знала, как смотреть ему в лицо.

Конечно, можно было остаться у себя, но это казалось мне признанием своего поражения. Одно дело не пойти к общему столу, когда переполняет гнев и отвращение, когда не хочется видеть лица этих людей, и совсем другое, когда это… смущение. Дикое, неуместное смущение. Я никак не могла перебороть это чувство.

Остаться у себя — как будто признать, что вчерашнее что-то для меня значит. Дать понять дин Ланнверту, что он задел меня глубже, чем я хотела бы, чтобы он думал.

Нея постучалась снова — я уже начинала узнавать её деликатный стук — и повторила, что меня ждут в малой столовой.

Я глубоко вздохнула, отбросила прочь кружевной платок и решительно вышла.

На пути в малую столовую я тысячу раз успела пожалеть и передумать, и мысленно сбежать снова в свою комнату, но шага не умерила и в помещение вошла довольно уверенно. Сразу прошла к своему месту и села, кивнув и вполголоса извинившись за опоздание. Тут же слуги внесли горячие блюда, зазвенели столовые приборы.

Я сразу уловила тяжесть в воздухе. Никаких вопросов, которых я так боялась, никаких издевательств, мужчины даже между собой почти не говорили.

Все видели, что стул Гнеса пустует, но никто ничего не сказал на этот счёт. Уже знают, что с ним произошло?

Улучив момент, я украдкой взглянула на сотрапезников. Дин Койоха поймал этот взгляд и приветственно кивнул, но лицо его показалось мне мрачным. Близнецы тоже выглядели так, словно над ними нависла некая грозная тень: почти не перебрасывались репликами, на меня не смотрели. Даже платье горничной осталось будто незамеченным.

На дин Ланнверта я не взглянула сама. Боялась встретиться с ним взглядом, боялась реакции собственного тела, того, что покраснею, что выдам себя.

В такой траурной обстановке трапеза завершилась. Я поблагодарила за еду, помедлила, сама не зная, чего жду.

Чего бы я ни ждала, этого не случилось. Дин Ланнверт ушёл первым, и это меня расстроило. Или, вернее, кольнуло в сердце неясным раздражением, то ли обидой, то ли ещё чем-то.

Словно пытаясь заставить себя выбросить всё это из головы, я тоже поднялась и нагнала успевшего выйти в коридор дин Койоху.

— Нейд, — окликнула я его.

Он остановился, с лёгким удивлением посмотрел на меня. Я заставила себя умерить шаг, хотя мне хотелось подбежать к нему, схватить под руку и снова ощутить на себе тот же взгляд, каким он смотрел во время нашей вчерашней прогулки в саду. Хотелось снова почувствовать лёгкость — пусть на миг.

Мимо прошли близнецы, один из них взглянул на дин Койоху, другой — на меня. Я сделала вид, что не заметила.

— Я хотела спросить про платья… — сказала, подходя к нему вплотную. — Я понимаю, конечно, белошвейки приезжали только вчера… но нельзя ли их поторопить? Я согласна даже на готовое платье, пока заказанные не будут сшиты. И… мне не терпится скорее примерить их.