– Мне было очень весело. – Язык прошелся по нижней губе.

У него заострился взгляд, напряжение слегка усилилось. Слава богу, кажется, заинтересовался. Может, стесняется? Ну что ж, она сама сделает первый шаг. Это для нее будет неплохая практика.

– Э-э-э… мне тоже.

Она придвинулась еще на дюйм ближе. В его карих глазах читалась странная смесь желания и тревоги. Карина закрыла глаза и решилась. Ее губы коснулись его губ.

Несколько ужасных мгновений он не шевелился. Сердце у нее колотилось от страха, она не понимала, что происходит, но тут Эдвард осторожно, словно боясь испугать, поцеловал ее в ответ. Теплые губы накрыли ее губы, и Карина расслабилась в ожидании. Ее руки легли ему на плечи, призывая его отдаться объятию, а может быть, зайти и подальше.

Эдвард не отреагировал на ее призыв, сидел, сложив неподвижные руки на коленях, и целовал ее все так же нежно, почти благоговейно. Сердце у Карины разочарованно упало. Она медленно приоткрыла губы, давая ему полную свободу действий. Кожа пылала от жажды прикосновений, сердце колотилось, она издала тихий грудной стон – извечный женский призыв: «Еще!» Эдвард отстранился.

Он прерывисто дышал. На лице у него мелькнуло что-то вроде паники.

– Ух ты! – Он издал короткий смешок. – Прости, Карина, я не хотел.

Она отшатнулась:

– Не хотел меня целовать?

Его руки потянулись к ней успокаивающим жестом.

– Нет, ты не поняла. Конечно, я хотел тебя поцеловать. Просто Макс меня предупреждал…

– Макс? – Она вся напряглась. В ушах зашумело, и она помотала головой, чтобы прогнать этот шум. – Что тебе сказал Макс?

– Да, в общем-то, ничего. – Снова смешок. – Просто объяснил, что ты здесь новенькая и с тобой нужно обращаться бережно, что ты не готова ни к чему… ну, ни к чему такому…

– К сексу?

Эдвард отдернул руки, словно обжегся. На лице у него снова отразилась паника, на этот раз настоящая. Карина видела, что ее надежда на сексуальные объятия и поцелуи увядает на глазах, словно растение, без ухода превратившееся в сорняк.

– Нет! В смысле, конечно нет, никакого секса. Макс меня убьет!

Карина овладела собой, хотя это была уже новая Гражданская война и она была определенно на стороне южан.

– Макс никакого отношения ко мне не имеет, – спокойно сказала она. – Он старый друг семьи, но он не может указывать мне, что делать, и никогда не станет устраивать тебе неприятности на работе. Если я тебя интересую, конечно.

Секунды шли. Она ждала. Молилась о том, чтобы этот мужчина, который мог бы стать для нее чем-то большим, чем кавалер на первом свидании, проявил хоть какую-то инициативу. Ей так хотелось, чтобы он схватил ее, запрокинул назад, накрыл ее губы своими и сказал, что в гробу он видел этого Макса. Но между ними уже пробежал легкий холодок, и дождь тут был ни при чем. Она проиграла.

А Макс снова выиграл.

– Извини, Карина. – Лицо у Эдварда было несчастное. – Я люблю свою работу, и ты мне очень, очень нравишься. Макс ясно дал понять, что тебе нужны постоянные отношения, а я к этому пока не готов.

Она собрала все свое самообладание и закуталась в него, как в кокон. Кивнула с холодной улыбкой:

– Понимаю, понимаю. Спасибо за прекрасный вечер. И не беспокойся из-за работы. Никакой неловкости не будет. Останемся друзьями.

От этого слова першило в горле, словно по нему стекала капля оливкового масла, но Эдвард, услышав его, просиял.

– Да. Друзья – это отлично. Увидимся в понедельник.

Карина выскользнула из машины и побежала к двери. Повернула ключ в замке, включила свет и шагнула в комнату. Выглянула в окно и стала ждать, когда машина Эдварда отъедет. И, едва дождавшись, схватила ключи и бросилась к своей машине. Дрожащими руками повернула ключ зажигания и включила печку на полную мощность, чтобы прогнать зябкость. На сиденье натекла вода, но она не обращала на это внимания. Ярость пылала в ней ярким пламенем, пока не выжгла дотла все мысли, кроме одной. Был только один способ расквитаться за этот нелепый, ни за что пропавший вечер. Убить Максимуса Грея.

Макс вслушивался в мерный стук дождя по стеклу и потягивал коньяк. Коньяк переливался на языке, пощипывал его терпкой сладостью. Но нервы все равно были напряжены. Пальцы в смятении стискивали рюмку.

Она оказалась права.

Опять.

Рокки, словно уловив его беспокойство, тихонько заворчал, фыркнул и навалился всем своим грузным телом Максу на ноги. Его тепло слегка успокаивало, и Макс протянул руку, чтобы погладить его по голове – огромной, безобразной башке, твердой и костлявой на ощупь, что делало его одним из самых уродливых псов, каких Макс видел в жизни.

Макс привязался к этому псу сразу же, как только увидел его, всего истерзанного, на ярмарке. В маленькой палатке бесплатно раздавали щенков, а он проходил мимо со своей девушкой. Она сюсюкала над хорошенькими пушистыми комочками, прижимала их к себе, а Макс терпеливо ждал и присматривался к ярмарочным аттракционам. Прикидывал, не попробовать ли выиграть ей какую-нибудь плюшевую игрушку: был бы отличный шанс получить от нее кое-что в благодарность. Впрочем, сомневаться и так не приходилось, судя по ее недвусмысленным намекам, прозвучавшим в этот вечер. Макс обдумывал пути к цели и тут случайно заметил замызганного коренастого питбуля, забившегося в угол палатки. На толстой шее была затянута разлохмаченная веревка – слишком туго, она его буквально душила. Но пес, кажется, не протестовал, только дышал осторожно, чтобы не так задыхаться, а в глазах светилось понимание – такова его судьба, и он тут ничего не может изменить.

Пасть у него была раскрыта, с губы стекала слюна. Бока все ободраны. Одно ухо полуоторвано. Но когда собачьи глаза наконец встретились с глазами Макса, все прочие мысли исчезли – осталось лишь четкое понимание, что этот пес должен быть его. Это был боец – и на ринге, и вне ринга. И заслуживал лучшего, чем такая дерьмовая жизнь.

Парни, владельцы палатки, запросили за собаку сотню долларов. Должно быть, его использовали в собачьих боях как приманку с тех пор, как он потерял ценность в качестве бойцового пса. Макс отвязал веревку, склонился над псом и объявил, что забирает его домой. С достоинством, присущим только благородному племени и недоступным простонародью, Рокки поднялся с грязного пола и пошел за ним. Так Макс потерял девушку и нашел лучшего друга.

А Лора его невзлюбила.

Едва войдя в дом и увидев Рокки, она по-девчоночьи завизжала. Раздраженный Макс несколько минут втолковывал ей, что пес совершенно безобиден, но она вся тряслась, требовала запереть Рокки в другой комнате, и тогда Макс сделал выбор. Он снова выбрал Рокки, и Лора ушла не оглянувшись.

А самое грустное, что ему было наплевать.

Господи, неужели он и правда такой же, как его отец? Не способен на глубокое чувство, не способен остаться рядом с женщиной и дать ей ту любовь, какая ей нужна?