Тот обернулся к Любаше и недоуменно пожал плечами.

– Не сделал, так сделает, – сказала тогда Любаша. – Да и откуда ты знаешь, что не сделал?

– Он сам мне рассказывал, – пробубнил Прошка.

– Рассказывал? – не поверила ушам Любаша.

– Да.

– Так этот упырь разговаривает? Это что-то новое.

Любаша закусила губу и осторожно прошла вперед, не сводя с лица упыря внимательного, тревожного взгляда.

– Он безобидный, – сказал Прошка. – И я научил его есть мертвое мясо. Вот, глядите!

Прошка взял с полки полуобглоданную кость, из которой намеревался утром сварить похлебку, и швырнул ее упырю. Тот схватил кость и принялся с чавканьем и хрустом грызть ее.

Гридя поморщился и отвернулся. А Любаша нахмурилась.

– Он хороший, – сказал им Прошка. – Его даже можно погладить. Хочешь?

Любаша наморщила нос:

– Ну уж нет. Еще, чего доброго, откусит мне руку.

Упырь перестал грызть кость и испуганно посмотрел на Прошку.

– Тише, – сказал, понизив голос, Прошка. – Ты его пугаешь.

– Я его пугаю? – Любаша возмущенно хмыкнула. – Интересно. Я еще никогда не пугала упырей. Вот они меня пугали, это было.

– Послушай, парень, – заговорил вдруг Гридя, и Прошка удивился тому, каким приятным и добрым был у него голос. – Ты не можешь держать упыря у себя в избе.

– Почему?

Гридя вздохнул и качнул головой.

– Ты точно сумасшедший. Этот урод – не человек. И даже не собака. Он – темная тварь.

– И что с того? Я знаю множество людей, про которых можно сказать то же самое. А вас обоих я вообще впервые вижу, однако ж не гоню из своей избы.

Гридя повернулся к Любаше.

– Ты слышала? – с усмешкой вопросил он. – Этот парень наглеет прямо на глазах.

– Он имеет на это право, – заметила Любаша. – Мой отец оставил эту избу несколько лет назад. Я думала, от нее уже и бревен не осталось. Так говоришь, этот упырь неопасен?

– Он не кусается и ест обычное мясо, – ответил Прошка. – Вы ведь видели?

– Да, мы видели. – Любаша посмотрела снизу вверх на своего долговязого мужа, потом перевела взгляд на ворёнка и сказала:

– Ладно, парень, нам пора. Живи здесь, сколько хочешь. Мы тебя больше не потревожим. Ни тебя, ни твоего упыря. А коли помешали, так прости.

– А с уродом все же будь осторожнее, – посоветовал Гридя. – К столу его, что ли, привязывай.

Он протянул Прошке руку, и тот ее пожал.

Прошке вдруг стало жаль, что они уходят. В кои-то веки ему довелось говорить с хорошими людьми, и разговор этот оказался до обидного краток.

– Вы это… – краснея от смущения, пробормотал ворёнок. – Вы заходите. У меня только сегодня шаром покати, а в иные дни бывает много ествы. Случаются и лакомства.

– Хорошо, – кивнула Любаша. – Как-нибудь придем.

– Обязательно придем, – подтвердил Гридя. – Мы только что приехали в Хлынь-град и никого, кроме тебя, тут не знаем. Выходит, ты – наш первый друг.

В сердце Прошке плеснула теплая волна. Друг! Этот парень назвал его другом!

Девушка одарила Прошку улыбкой, потом повернулась и пошла к двери. Гридя двинулся вслед за женой.

Прошке снова стало жаль, что они так рано уходят. Но остановить их он не мог. Просто не знал, как это делается.

Любаша и Гридя уже дошли до двери, когда случилось ужасное. Дверь не шелохнулась и не вздрогнула, однако из нее – прямо из струганых досок, из которых она была сколочена, – навстречу паре выскочила огромная тварь, похожая на черного пса.

Дальнейшее произошло почти мгновенно. Тварь сбила Любашу и Гридю с ног и с голодным рычанием вцепилась парню зубами в шею. Быстро перекусив ему горло, она выпустила Гридю из пасти и повернулась к Любаше.

Та, лишившись дара речи и глядя на огромного пса расширившимися от ужаса глазами, попробовала отползти, но пёс одним прыжком настиг ее и ударил лапой по голове. Голова Любаши резко мотнулась в сторону, а в следующий миг безобразный пёс раскрыл свою огромную пасть, вцепился Любаше в лицо и с хрустом сжал челюсти.

День был солнечный и безветренный. Солнце светило как в разгар лета. Лесана и Хлопуша давно свернули с большака, но лесная тропа, по которой они ехали, была наезженная и просторная. По обеим сторонам от тропы росли высокие сосны, и воздух был наполнен их животворящим запахом.

– Расскажи мне о своем народе, Лесана, – попросил Хлопуша, мерно покачиваясь в седле.

Девка поправила притороченный к седлу колчан со стрелами и покачала головой.

– Нет.

Хлопуша насупился.

– Отчего ж так?

– Ты не знаешь, кто я и откуда пришла. А если узнаешь, сам упрекнешь меня за то, что я все тебе рассказала.

Хлопуша наморщил лоб.

– Ты говоришь так же мудрено, как мой друг Рамон. Но если его я худо-бедно понимал, то тебя не понимаю вовсе.

Лесана усмехнулась.

– Не понимаешь, и не нужно. Чем меньше ты обо мне знаешь, тем тебе будет спокойнее.

Хлопуша окинул стройную фигурку девушки внимательным взглядом, помолчал, потом сказал:

– У тебя странная посадка.

– Это потому, что я второй раз в жизни сижу на коне, – ответила Лесана.

– Разве такое возможно?

– Возможно. В моей стране нет коней.

– Нет коней! – ахнул Хлопуша. – Как же вы там передвигаетесь?

– Ногами, – просто ответила Лесана.

Пока Хлопуша обдумывал слова девушки, она сняла шапку и тряхнула густыми волосами. А затем подставила лицо яркому солнцу и сказала:

– День сегодня теплый. Не хочешь сполоснуться?

– В реке? – растерянно спросил Хлопуша.

Лесана хмыкнула:

– А где ж еще?

У реки девушка в мгновение ока скинула с себя всю одежду, быстро перевязала волосы ленточкой и зашлепала босыми ногами к воде.

Хлопуша покраснел и кашлянул в огромный кулак, но взгляда не отвел. Девка была стройная, как натянутая струна, загорелая с ног до головы, будто всю жизнь ходила нагишом, с очень тонкой талией и небольшими бедрами. Руки и ноги ее были по-девичьи тонкими, но выглядели очень сильными. На спине у девки Хлопуша увидел неяркий рисунок – что-то вроде переплетенных змей, пытающихся ужалить друг друга.

Ступала Лесана босыми ногами мягко, но стремительно, совсем не боясь наступить на сосновую шишку или иголку, из чего Хлопуша заключил, что там, у себя дома, она часто ходит босиком.