— Занят! — взревел молодой пацан, который только что лупил из пулемёта.

Он стянул ствол вниз и принялся перезаряжать ленту, а я в этот момент высунулся, поливая невидимого противника свинцом. В таком хаосе было не разобрать, откуда летят пули. Главное — держать под огнём направление, чтобы ни одна живая душа не смогла проскользнуть.

— Стоять! Стоять на смерть! — Мимо, пригнувшись, проскочил лейтенант. — Колонна обязана пройти!

— Духи! — вдруг прогремел крик с дальнего конца траншеи.

— Твою мать! — тихо выругался командир и поспешил в ту часть окопа.

«Духи? Чехи? Что за бред? Я не участвовал в таком. Меня и в живых-то ещё не было, когда Советский Союз воевал в Афганистане».

Мысли разорвала жуткая боль в груди. Стало трудно дышать, будто в легкие попала вода, притом одновременно с мощным ударом по рёбрам. Перед глазами появилась пелена, потому как от боли инстинктивно брызнули слёзы. Но стоило проморгаться, я вновь сменил позицию.

Теперь было очень холодно. Всюду, куда доставал взгляд, лежал снег, от яркости которого слезились глаза. И снова странная форма, словно времён Второй мировой. Однако здесь хотя бы тихо, никто не стреляет и не пытается меня убить. В руках вместо привычного калаша древняя, пережившая не самые лучшие времена пятизарядка. По правую руку, ухмыляясь, лежит бородач. В его глазах нет страха, только боевой азарт, будто вот-вот должно произойти судьбоносное сражение.

— Фрицы! — донёсся издалека истеричный крик, а вслед за ним что-то грохнуло.

Но работали не по нам. Я обернулся и увидел небольшой ряд «Ф-22», под снаряд на семьдесят шесть миллиметров. Вокруг них суетились люди, а мы так и продолжали лежать на снегу, даже не в окопе. А вскоре полетели ответные удары. Оглох я почти сразу, и теперь казалось, будто земля сама по себе вздымается фонтанами, засыпая наши головы мелким крошевом. Взрывов не слышно, как и команды «огонь». То, что наши начали стрелять, я понял, когда бородатый мужик потянул затворный механизм, чтобы выбросить стреляную гильзу и загнать в ствол следующий патрон.

«Это же сон!» — внезапно пронеслось в моей голове, и я вдруг открыл глаза.

Облезлый потолок, тихое бормотание телевизора, тепло… Выходит, я в сторожке: чувствую по пружине дивана, которая вечно норовит проткнуть бок. Странно, тут даже немного душно, ведь отопление я вчера так и не убавил, а вот руки ледяные. Словно я только что с мороза забежал.

— Твою мать! — подорвался я и осмотрелся.

Нет, ни отца Владимира, ни чёрных псов, ни даже Надюхи. Да и судя по полной темноте за окном, сейчас уже глубокая ночь.

Я пошарил глазами по столу и, отыскав телефон, вдавил первую попавшуюся кнопку, чтобы посмотреть, который час. Цифры показывали почти пять утра, а значит, засыпать ещё раз нет никакого смысла. Через час организм снова меня подбросит, вот только состояние уже вряд ли останется таким бодрым.

Этот священник… он точно со мной что-то сделал. Помню ведь, что он вошёл следом, а затем… П-хах, смешно, я уже второй раз попадаюсь на одну и ту же уловку. Два пальца в лоб — и здравствуй, амнезия. Что было дальше? Когда он ушёл? И вообще… А был ли мальчик? Судя по всему, был.

— Пф-ф-ф, — тяжело выдохнул я и с силой провёл ладонями по лицу. — И приснится же такое…

И вдруг в голове возникла странная мысль. Я вспомнил, как звали того бородача: Клим. Он родился и вырос в той же области, в какой-то глухой деревне, и отлично умел играть на гармошке. А уж как девок любил! Всё анекдоты им рассказывал, а те звонко хохотали. Стоило в любую деревню войти, знай: Клим обязательно кого-нибудь оприходует. А ведь он погиб в тот день…

Стоп! Какого хрена? Откуда я всё это знаю? Я ведь даже прадеда живым не застал. Помню лишь деда, но он только про Афган рассказывал, да и то нехотя. Нет, этого просто не может быть! Я что, был в их головах? Во сне видел то, что происходило с ними при жизни? Но тогда… Точно! У отца на правом бедре имелся крохотный круглый шрам. Он никогда не рассказывал мне о войне, просто говорил, что участвовал, но на этом всё. А о шраме отзывался, мол: «Да это я так, арматурку на заводе не заметил». Вот тебе и арматурка.

И снова вопросов больше, чем ответов. А ещё жрать очень хочется. Так сильно, что я готов столешницу сгрызть. Руки и щёки уже горят, будто я и в самом деле был на морозе, а затем вдруг резко вошёл в тепло. Ощущения приятные, но в моей ситуации кажутся очень странными. Ведь не бывает так, чтобы в тепле — и вдруг руки замёрзли.

Я резко поднялся на ноги, заставляя скрипнуть старый диван, и направился к холодильнику. По пути я настойчиво почесывал два места: на бедре и груди. Лишь распахнув дверцу, поймал себя на этом и удивлённо осмотрел бедро под тусклым светом, исходящим от холодильника. Небольшое розовое пятнышко, будто на ногу упала капля кипятка. По ощущениям, точно такое же находилось в районе груди. Я даже в туалет к зеркалу прошёл, чтобы в этом убедиться.

— Нихуя себе, — буркнул я, не стесняясь в выражениях. — Это как вообще называется?

Однако прежде чем заняться поиском ответов, я решил утолить голод. А он оказался нешуточным. Холодные слипшиеся макароны исчезли в моей утробе быстрее, чем я сообразил запихать их в микроволновку. Следом проглотил четыре бутерброда, запивая их чуть тёплым кофе. Очень на меня не похоже. Я иногда и пообедать забываю, а сейчас, в половине шестого утра, метать всё подряд…

По обыкновению, я вообще завтракаю без аппетита, скорее в силу привычки. До армии так и вообще по утрам в себя ничего затолкать не мог. Максимум кружку кофе, да и то не всегда. Но срочная служба заставит питаться по распорядку кого угодно. Вот и я воспитался. Вобрал, так сказать, правильные привычки.

Ровно в шесть запищал будильник. Понятия не имею, зачем я его завожу, ведь каждый раз просыпаюсь до его сигнала, самостоятельно. Несмотря на ранее утро, чувствовал я себя потрясающе. Бодрость и энергия переваливали через край, хотелось куда-то бежать, что-нибудь делать. Но я сдерживался, занимая тело рутинными процедурами. Душ, чистка зубов, бритьё.

В шесть сорок я уже был собран и привычно хлопал себя по карманам, проверяя, ничего ли не забыл. Я твёрдо решил получить ответы и прекрасно знал того, кто мне их предоставит.

Путь до храма не занял много времени. Судя по количеству машин, на сегодня запланирована какая-то утренняя служба. Ну что ж, мне это только на руку. Значит, отец Владимир на месте.

Я