В книге Тезауро технические устройства изображены как равнозначные метафорам, но и метафора в свою очередь оказывается тождественна иллюзии. Точно так же Фрейд в процитированном нами пассаже из «Недовольства культурой» говорит об иллюзии божественного всемогущества, дарованной человеку техникой.

Те, кто некогда осудил Кирхера за организованный им праздник, приняли натуральную магию за сверхъестественные явления, обманку – за изменение сущности вещей.

***

Разрабатывая спецэффекты для праздника, Кирхер опирался на популярный компендиум Джамбаттиста делла Порта «Натуральная магия» (1558), содержащий естественнонаучные сведения (не слишком, впрочем, точные), то, что мы назвали бы описаниями физических и химических опытов, а также множество советов, касающихся устройства фейерверков и прочих увеселений.

В те времена, насколько мы можем судить, подобные рецепты еще не успели выродиться в литературу для школьного кружка «Умелые руки», но умудрялись сохранять пафос постижения мира, пусть даже и поистершийся от долгого употребления.

О роли делла Порта в истории оптических медиа пишет и Зигфрид Цилински. По словам Цилински, его прежде всего «волновали трансформации, метаморфозы, производство визуальных ощущений, которые мы не можем воспринимать нашими зрительными инструментами при нормальных условиях»85. Но были ли это иллюзии? Похоже, сам делла Порта ответил бы на этот вопрос отрицательно, как и Кирхер впоследствии. Они стали бы говорить о поучительных и душеполезных метафорах, которые могут быть созданы с помощью зеркал и линз, так же, как и с помощью живописи.

***

Свойственна ли Кирхеру меланхолия? Видимо, нет: его чувство тревожности находило выход в непрерывной деятельности и в грандиозных проектах. В каком-то смысле его книги это он сам. То, о чем Кирхер пишет, складывается в его психологический портрет. Если мы его упростим, получится Вавилонская башня, возвышающаяся над огненной бездной.

Наследие Кирхера демонстрирует не только отсутствие различия между гуманитарным и естественнонаучным знанием, что соответствует схеме Фуко, но и отсутствие границы между реальным и фантастическим. Кирхер рассуждает о том, как Вавилонская башня, будь она построена, перевернула бы Землю, и даже задается вопросом о практической осуществимости такого сооружения, обсуждая трудозатраты и количество строительных материалов, необходимых для того, чтобы башня достигла сферы Луны.

Джослин Годвин в книге «Театр мира Атаназиуса Кирхера» приводит абсурдно-скрупулезные расчеты нашего героя, высчитывающего параметры Вавилонской башни. Эти цифры легче всего счесть художественным приемом – нагнетанием якобы правдоподобных деталей, призванным убедить читателя в реальности заведомо фантастического рассказа. Но Кирхеру, похоже, ирония неведома.

И все-таки как современный биограф Кирхера колеблется между иронией и восторгом, будучи не в силах предпочесть что-то определенное, так и сам Кирхер, осуждая гордыню строителей Вавилонской башни, восхищается величием допотопной цивилизации, которую пытается реконструировать на страницах своей «Turris Babel». По его словам, Вавилон и Ниневия не имели себе равных ни в прошлом, ни в настоящем: ни египетский Мемфис, ни античный Рим не могли соперничать с их величием87. Более того, на иллюстрациях, исполненных Конрадом Деккером (несомненно, по эскизам Кирхера или под его руководством) эти две столицы предстают как идеальные города88: внутри правильных квадратов стен мы видим геометризованную планировку на основе римского креста и эффектные барочные перспективы, вполне современные во времена Кирхера. Впрочем, эти изображения не лишены известной меланхолии. Так, на иллюстрации с изображением Ниневии (сочетание перспективы и плана) помещен пророк Иона, ожидающий свершения того, что предначертано. Гравюра же с вымышленным видом Вавилона показывает город, лежащий посреди безжизненного ландшафта, который несколько скрашивают стаффажные фигуры людей, слонов и прочих животных, расположившихся на первом плане, у самого обреза рамки.

Как отмечает Годвин уже в книге «Obeliscus Pamphilius» (1650), написанной намного раньше исследования Вавилонской башни, Кирхер отождествляет Нимрода с Сатурном89, т. е., прибавим мы от своего имени, с титаном Кроносом. Это отождествление опять-таки привносит в сюжет ноты меланхолии, впрочем, не противоречащие ни образу царя, ни амплуа создателя башни, соразмерной (как показывают схемы и расчеты Кирхера) не человеку и даже не человечеству, но всему мирозданию.