— Господа, мне хотелось бы обсудить с вами степень моих полномочий.

— А что это значит? — сразу же насторожился герр Лабстерман.

— Это значит, что мне требуется право отдавать приказы любому старшине, мастеру или рядовому члену гильдии, если это касается обороны города. И мне бы хотелось иметь право вздернуть на виселицу любого, кто будет мешать оборонять город!

Кажется, я перегнул палку. Еще немного — и бюргеры, презрев урок, данный кузнецу, кинутся на меня и растерзают. Я уже прикинул, как пробиться к выходу…

Орали и топали ногами долго. Наконец выдохлись, а первый бургомистр вынес решение:

— Я хотел бы предложить компромисс. Господин Артакс будет иметь право приказывать всем (за исключением членов Совета!), но право смертной казни — прерогатива суда! Но! — воздел длань вверх Лабстерман. — Он может арестовать тех, кто станет препятствовать исполнять его обязанности. Если нужно, решение будет оформлено в письменном виде.

— Нужно! — кивнул я, прекрасно зная, что без бумаги, на которой есть печать, работать с бюргерами невозможно: — Еще я хочу, чтобы каждая гильдия выделила в мое распоряжение людей. Скажем — каждого десятого ученика или подмастерья покрепче. Нужно готовить город к осаде…

— И что, их хватит, чтобы выкачать воду и укрепить стены? — как бы стал рассуждать вслух пожилой дяденька с книжкой и пером на бляхе.

— Нет, господа, — покачал я головой. — Они вообще не будут заняты работой. — Предупреждая новый шум, напомнил: — В каждой ратуше должна быть учетная книга, где расписано, что делает каждая гильдия в случае войны. Например, за ремонт и оборону Левой башни отвечает гильдия пивоваров, за Главную башню — гильдия бондарей.

Минут через десять был разыскан манускрипт, переплетенный в толстую, едва ли не буйволову кожу. К счастью, «Городскую осадную роспись», как она тут называлась, не спустили в подвал, где ею бы интересовались только мыши.

Купцы и ремесленники изучали наставления своих мудрых (и опытных!) предков о том, что «ткачи должны содержать в порядке Надвратную башню и вал со рвом перед ней», а «оружейникам следует укреплять подъемный мост, а также проверять, хорошо ли прочищены водяные ворота и не имеет ли изъян фундамент Речной башни…»

Ближе к вечеру чтение было закончено. Все проголодались, но расходиться не спешили, потому что оставались вопросы. В основном они адресовались мне.

Первым, как и положено, был первый бургомистр:

— В росписи не сказано ни о гильдии стеклодувов — самой многочисленной в городе, ни о гильдии дробильщиков камней. Понимаю, что некоторых гильдий тогда не было или они входили в другие. Теперь они есть. Чем они должны заняться?

— Копать землю.

— Зачем? — вытаращил очи бургомистр.

— Затем, что любая канава, любая ямка станет препятствием для конницы герцога. И если какая-то лошадь споткнется и сбросит седока, то он, вероятней всего, уже не сможет ворваться в пролом…

— Понятно, — кивнул герр Лабстерман.

— Завтра я размечу участки, которые нужно копать. И завтра же я хочу видеть всех людей, которых дадут гильдии.

— Господин Артакс, если мы сделаем все, что следует сделать по записи, то зачем вам дополнительные люди? — поинтересовался кто-то.

Не упомню — в который раз за вечер я набрал полную грудь воздуха и медленно посчитал до десяти… Когда выдохнул, начал говорить:

— Эти люди — наша регулярная армия. Я нисколько не сомневаюсь, что каждый из вас готов умереть за свободу Ульбурга и за ваши вольности. Любой сумеет лить горячую смолу, сталкивать лестницы, стрелять из арбалета, а если доведется — драться на стенах с врагом. Но есть ли у вас боевые отряды, способные сделать вылазки? Где мы возьмем резерв в случае прорыва?

— Простите, а зачем делать вылазки? — высунулся обер-мастер из гильдии ткачей.

Видимо пожалев меня, ответил сам первый бургомистр:

— Мэтр Вебер, если Фалькенштайн установит осадную башню, иначе как вылазкой ее не уничтожить…

Ткач не понял, что такое «осадная башня», но признаваться в этом не захотел. Ничего, еще успеет насмотреться.

— Кстати, господин бургомистр, — поинтересовался я, — сколько у нас арбалетов, катапульт, баллист?

Лабстерман перевел взгляд на бывшего капитана стражи, а теперь моего первого заместителя.

— Арбалетов — с десяток. Вроде бы в оружейке лежало именно столько… — с запинкой ответил Густав. — Катапульт и баллист — ни одной, это точно.

— Вот так… — вздохнул я. — А нам нужно не менее сотни арбалетов, потому что лучников в Ульбурге, скорее всего, нет. Катапульт и баллист — хотя бы по одной. Сколько арбалетов могут сделать оружейники?

— Получается, что, помимо ремонта ворот и моста, оружейники должны делать еще и арбалеты? — недовольно пробурчал старшина оружейников, скорчив кислую гримасу.

— Мэтр Лаброз, — утешил его бургомистр. — Ваш цех получит за каждый арбалет плату из городской казны. Или же эта сумма будет снижена вам при учете налогов.

Взгляд оружейника сразу потеплел:

— Можем сделать… по два арбалета в день. Только…

— Что — только? — насторожился я.

— Если вы объясните — как делать эти арбалеты…

Любая улочка обязательно приведет на торговую площадь. Ульбург не исключение.

Говорят, торжище основано еще во времена Старой империи, когда биремы и триремы везли сюда рабов, вино и золото… Я нигде раньше не видел такого: рынок располагался внутри длинной галереи, упирающейся в круглую площадь за высоким каменным барьером. Возможно, так оно и было, хотя галерея больше напоминала переход, по которому когда-то гнали на арену гладиаторов и хищных зверей…

Подходы к рынку были плотно засижены городской швалью: мелкие торговцы, не имеющие постоянного места, пытались продать ворованную рухлядь; зазывалы, предлагающие посетить петушиные бои и тараканьи бега; менялы, способные обменять петушиные шпоры на фартинги… Ну а как же без нищих и воров? Причем чаще всего было не очень понятно — кто нищий, а кто вор? Или и то и другое сразу.

Меня привлекла колоритная фигура. Судя по живописным лохмотьям и деревянной ноге — нищий. Но слишком уж живописны были лохмотья, а из-под дыр засаленного плаща выглядывал камзол из бархата, что по карману не каждому обер-мастеру.

Одноногий напоминал актера, игравшего нищего. Любой внимательный человек заметил бы, что держится он наособицу, как переодетый вельможа, пытающийся стать незаметным в толпе. Но как любого человека, облаченного властью, одноногого выдавали манеры. Вот он что-то сказал сидевшему рядом с ним пареньку, и тот опрометью метнулся, словно гонец-скороход, получивший приказ от августейшей особы…