— Мысль хорошая. Только другие города мы при всем желании не проверим, тут тебе не ФБР. Кстати, что бы сказали фэбээровцы про эти преступления?

— Что? Сказали бы, что для каких-то выводов мало информации. Я же еще не знакомилась с делами.

Я вспомнила, как на курсах ФБР рассказала американскому психологу об убийстве, происшедшем у нас в районе. В мастерской художника был обнаружен труп хозяина, лежащий в одежде ничком на диване. При поверхностном осмотре установили, что у него перерезана шея, причем рана такая глубокая, что голова, в принципе, держалась лишь на лоскуте кожи. Когда стали осматривать дальше и раздели труп, выяснилось, что у него еще и половые органы отрезаны. Но их мы на месте происшествия сразу не нашли. Присутствующие уже начали отпускать шутки насчет каннибализма, когда судмедэксперт, залезший в рану на шее, обнаружил половые органы трупа там. Убийца, после того как нанес чудовищную рану шеи, отрезал у трупа половые органы и засунул их в полость раны. И пока злодей был не пойман, у всех, работавших по делу, напрашивалась одна версия — убийство с гомосексуальным оттенком. Эту историю я поведала американцу, занимающемуся в ФБР аналитической работой по бихевиористике убийц, спросив, какие бы он выдвинул версии. Так вот, американец, в отличие от нас, зашоренных здравым смыслом, заявил, что это обстоятельство — половые органы, засунутые в рану — отнюдь не указывает на половые отклонения убийцы. И ведь был прав! Когда поймали злодея, выяснилось, что никогда он гомосексуализмом не страдал; он пришел к художнику просить денег, а в ответ на отказ расправился с ним таким жестоким способом, что должно было означать — «На, подавись!».

Я рассказала об этом Синцову и добавила, что у нас в течение семидесяти лет слово «фрейдизм» было бранным, а американцы, наоборот, культивировали учение Фрейда применительно к раскрытию преступлений и весьма в том преуспели. Хотя, конечно, кое-что в этом спорно, и к одним и тем же результатам мы приходим разными путями.

Вот, например, американцы называют психологическим портретом преступника то, что в нашей криминалистике именуется типичными версиями. Это некие сведения о дичности преступника по нераскрытым преступлениям, которые в Америке получают путем обработки данных с места происшествия, а мы — путем обработки статистических данных об аналогичных, уже раскрытых, преступлениях. Хотя подход принципиально разный, на выходе получаем примерно одно и то же, у них, может быть, немного поточнее и побольше индивидуальных особенностей личности злодея.

— А у них есть методика определения — серия это или не серия? — спросил заинтригованный Андрей.

— У них все есть. Вот ты, надеюсь, знаешь, что такое «почерк» преступника?

— Тоже мне, бином Ньютона. Конечно, знаю.

— Ну, и что же это, по-твоему?

— Да хоть по-моему, хоть по-твоему, то, как преступник ведет себя на месте преступления.

— Да нет, то, как преступник ведет себя на месте преступления, — это «модус операнди», способ действия.

— По-моему, что в лоб, что по лбу. У них — «модус операнди», у нас — почерк.

— А разница-то на самом деле принципиальная. Способ действия — это то, каким путем преступник обеспечивает свою безопасность при совершении преступления, возможность скрыться с места преступления и скрыть свою причастность. При этом способ действия может меняться. В одном случае он в окно влезет, а в другом, поняв, что более безопасно будет позвонить в дверь, так и сделает. И поведение-то основано на опыте преступника, раз за разом он совершенствуется и, если не пойман сразу, находит все более безопасные для себя способы совершения преступления.

— Ты меня запутала. А что же тогда почерк?

— Понимаешь, способ действия — это то, что может меняться. А вот почерк преступник как раз изменить не в силах. У него есть определенные черты характера, которые диктуют ему определенные поступки, и он их совершает независимо от опыта.

— Приведи пример.

— Хорошо. Совершены три убийства. Первое — путем нанесения ножевых ранений, второе — с применением огнестрельного оружия, третье — с использованием в качестве орудия камня и досок, иными словами, долго бил жертву камнями и всем, что попалось под руку. Это серия?

— Да ну! — отмахнулся Синцов.

— Промашка, господин хороший. Делаешь выводы по неполной информации.

— Гони полную!

— Гоню. Во всех трех случаях лица жертв были закрыты — подолом платья, картонкой, платком, а в полости тела введены посторонние предметы. Это серия?

— Хм! Теперь я бы сказал, что да. А в чем фокус?

— А в том, что сначала ты оценивал серийность по способу действия, а во втором случае — по почерку. Каким бы способом преступник ни совершал убийства, он не может изменить «почерк».

— Ха! Интересно! Давай тогда посмотрим на наши убой с точки зрения достижений бихевиористики.

— Давай! — согласилась я.

— Значит, способом действий будет нападение на жертву в парадной, нанесение ей ножевых ранений и стремительный уход с места происшествия, — рассуждал Синцов.

— Так. При этом надо иметь в виду, что способом действий могло бы быть и применение огнестрельного оружия, и сбрасывание с лестницы.

— Ты меня не запутывай, — попросил Андрей. — А почерком что будет в наших случаях? Отсутствие видимого мотива?

— Подумай.

— А что еще?

— Андрей! Напрягись!

— Ты хочешь сказать… — начал он и замолчал.

— Вот именно!

— То, что у них похищают какие-то мелкие предметы, несмотря на возможность похитить действительно реальные ценности?

— Похоже, что да. Но я не удивлюсь, если мы еще что-то проглядели в почерке.

— То есть? — удивился Синцов.

— То есть похищение незначительных фетишей — это еще не все. По этому акту мы преступника не найдем. Я думаю, что примета почерка тут лежит глубже, в чем-то другом, чего мы пока не заметили.

— Так давай заметим, — предложил разохотившийся Синцов.

— Давай, — согласилась я. — Поэтому пошли-ка пройдемся по местам происшествий.

— А проехаться тебя не устроит? Бензин наш, идеи ваши.

— Отлично, — сказала я, с трудом поднявшись со стула и осознав, что пройтись и не смогу — так ныла коленка. Может быть, именно из-за этого до меня вдруг дошло, что именно нужно искать в сводках, какие происшествия. Американские психологи сказали бы, что моя личность подсознательно противилась необходимости двигаться, так как движения причиняли боль, поэтому мой разум постарался найти выход на месте.

Синцов уже направился к двери, но я остановила его:

— Подожди, Андрей. Давай еще посмотрим сводки.

Синцов обернулся и наверняка уже хотел сказать что-то язвительное, но удержался.