Проведя ночь в пятом лагере, утром Балыбердин и Мысловский вышли на склон Джомолунгмы. Вот она игла, самая манящая горная вершина на свете. Кажется, протини руку, и порез об его острие оставит след на ладони. Но надо еще дотянуться до нее. Томительное ожидание, пока, наконец, в третьем часу дня в эфир ушло известие: наши – на Эвересте; они поднялись на его макушку по юго-западной стене, с коварством которой еще ни одна прежняя экспедиция не была знакома, ибо избегала ее, выбирая более щадящие маршруты. Что бы ни говорили – у нас все и всегда по максимуму!

– 4 мая непальский офицер связи зафиксировал восхождение Балыбердина с Мысловским на Сагарматху, как на непальском звучит Джомолунгма, – включился Глотов. – Причем не сразу, сначала для подтверждения потребовал по радио перечислить находящиеся там предметы, так полагается. Пришлось ребятам лишний час померзнуть. Ну а мы завершили подъем в День Победы. С Эвереста передали свои поздравления с праздником.

– И какие чувства испытывали, когда все осталось позади? – спрашиваю Юрия.

– Не поверите, но в первые минуты лично я никакого восторга не испытал, настолько устал физически, и ребята говорили о том же. Да и вообще там, наверху, когда под тобой земной шар, эмоции как бы приглушаются. Радость приходит гораздо позже, мы ощутили ее, когда встретились все на базе, откуда все начиналось.

Ту самую первую базу экспедиция разбила еще в марте на высоте 5350 метров. И таких промежуточных лагерей на склонах Эвереста предполагалось еще четыре. Найти для них мало-мальски подходящую площадку и, тем более, оборудовать было не легче, чем, как потом оказалось, подняться на саму вершину.

К сожалению, за давностью лет та пленка куда-то затерялась, да и стерлась она от частого прослушивания, и в утиле давно тот старенький магнитофон, но хорошо, что успел рассказ Глотова и других покорителей Эвереста о тех майских днях 1982 года перенести на бумагу.

– Как вспоминаю ледник Кхумбу-Гимал, так до сих сорокаградусный мороз вместе с мурашками бежит по коже, – Глотов съеживается, передергивает плечами. – Сплошное крошево льда плывет вниз, за сутки как минимум на метр. А трещины какие, и эти глыбы огромные выше моего дома, этажей в семь. Еще одно препятствие – ледовая стена, хорошо, что мы захватили специальные крючья, без них – никак.

Не просто было проложить дорогу по леднику, но это только полдела. Не проще было забросить в первый промежуточный лагерь, на высоту в несколько километров снаряжение, топливо и питание, не одна тонна груза. Пятый промежуточный лагерь был на 8500 метров, туда доставили груза поменьше, но тоже прилично – полтора центнера, самое необходимое. На штурм вершины уходили по очереди «наигранными» связками и звеньями, как в хоккее, каждый – с двумя-тремя кислородными баллонами, спальным мешком, запасом харчей. Килограммов 20 на брата.

Сама обработка маршрута – тоже исключительно сложный и трудоемкий процесс. Те, кто идут впереди, набивают крючья, навешивают веревки.

– Знаете, сколько мы, меняя друг друга, всего навешали и вбили? 3 километра перил и, наверное, полтысячи крючьев. Это не в дерево молотком гвоздь вбивать, а в заледенелый камень.

Голодов извлекает из-под кровати припасенный, видимо, для сувенира, крюк и показывает мне, как это все происходит.

Спуск Балыбердину с Мысловским дался с преогромным напряжением, забирая последние силы. Вскоре и их остатки, кажется, иссякли. Жутко холодно. День клонился к концу, солнце постепенно садилось за соседними грозными пиками. Спасала своим бледным светом прорезавшаяся сквозь быстро наступавшую темень луна. Но еще немного – и она не спасет, быстро вокруг все станет черным черно, даже очертания гор не разглядеть.

– Руководство решило направить навстречу им Сергея Бершова и Михаила Туркевича. Они захватили с собой кислород, напоили ребят горячим компотом, помогли придти в себя. Мы, альпинисты, народ обычно сдержанный в порывах радости, а уж тут, встретившись, четверка дала волю чувствам Дружные крики «Ур а!» оглушили Гималаи, местная непальская округа, наконец, услышала во всем разнообразии русскую речь.

Эмоции, однако, унялись быстро. Сергею с Михаилом пора было самим выдвигаться на штурм. Надвигалась ночь, условия подъема резко осложнились, риск возрос, но у Туркевича с Бершовым с лазанием по любым скалам было все в порядке, они, как кошки, залезут, запрыгнут, куда хочешь. И, взбираясь по скользкой, как лед катка, отвесной стене, они чувствовали себя легко и привычно, будто на скалах под Ялтой. Еще двое наших на «крыше мира»!

– Если вы спросите, что способствовало успеху связки Валентин Иванов – Сергей Ефимов, то я бы сказал так: их навык действий в экстремальных ситуациях, – извлекаю дальше из своих записей рассказ Глотова. – Слышали про Мак-Кинли на Аляске? Мы, альпинисты, считаем ее самой, пожалуй, суровой вершиной по метеоусловиям. Примерно полтораста экспедиций ежегодно пытаются покорить ее. Удается единицам, Валентину и Сергею удалось. Их тактика подъема сработала и сейчас. Ерванд Ильинский помог. Редко кто так ориентируется в самых неожиданных ситуациях, как он.

Ильинский по своим заслугам (столько восхождений на «семитысячники»!), наверное, больше других заслуживал быть на Эвересте, но не сложилось, а ведь всю жизнь думал об этом, еще со своего самого первого восхождения, в 22 года. Судьба порой играет человеком и, к сожалению, нередко бывает несправедлива. У Ильинского она отодвинула осуществление его мечты на целых 8 лет, она исполнилась, когда ему стукнуло 50 лет.

Переключу на время внимание читателей на Михаила Михайловича Боброва, но отнюдь не уведу их в сторону от повествования, поскольку Бобров – сам человек, известный в альпинистских кругах, заслуженный тренер России.

Будучи как-то в Питере, я спросил его, ветерана Великой Отечественной войны: «Михаил Михайлович, вы столько лет в спорте, знаете все и вся изнутри, в адрес кого вы бы с подчеркнутым пиететом произнесли: команда».

Дожидался ответа недолго.

– Мой уважаемый молодой тезка, никак не хочу обидеть представителей других видов, но для меня именно применительно к альпинизму понятие «команда», «командный дух» обретают особый смысл. Ведь альпинисты доверяют друг другу очень многое, вплоть до жизни. Ты же знаешь, чем мне довелось заниматься в ленинградскую блокаду в первые годы войны? – продолжал он. – Друзья по секции зазвали вместе с ними выполнять ответственную задачу – тщательно маскировать ориентиры для вражеской артиллерии и авиации, лишить немцев возможности прицельно бомбить и обстреливать наш великий город. А какая это была мишень для них – золотые купола Питера, купол Исаакиевского собора, шпили Адмиралтейства, Петропавловской крепости, Михайловского замка.

Так вот, думаешь, случайно зазвали? Уверен, нет. У нас была команда с абсолютным доверием друг к другу, не раз проверили это на Кавказе. Все мы – Алоиз Земба, Ольга Фирсова, Алла Пригожева, я, потом группа расширилась, чувствовали себя солдатами на передовой. Бывало, висишь в самодельной люльке, накидываешь брезент на шпиль, а совсем рядом мимо тебя фашистский «мессер» сквозит, самодовольную рожу летчика видишь. Что там у него на уме, сейчас как нажмет на гашетку… Впрочем, мы старались не думать об этом, каждый и все вместе делали одно дело и чувствовали локоть друг друга.