Разведчики сдержанно засмеялись. Иванченко смутился, потупил взор.

— А он курить бросил, товарищ старший лейтенант, — пояснил Максимов. — Вчера после бани, когда выпили по маленькой, стал жаловаться, что дышать ему трудно, легкие слишком грязные — мол, второй год дымит, как паровоз. А потом как треснет кулаком по столу: мол, все, с завтрашнего дня бросаю курить, и хрен вы меня заставите…

— А где связь? — нахмурился Никита. — То есть в вещмешке у тебя, Толик, не курево?

Иванченко заалел, как маков цвет, и с покаянным видом ответил:

— Еды набрал, товарищ старший лейтенант. Консервы финские, какие-то галеты, шоколад…

— То есть в родной части тебя не кормят?

— Так когда это было, товарищ старший лейтенант… А вчера слово дал, мамой родной поклялся, что больше эту гадость в рот не возьму. И впрямь, дышать трудно, постоянно кашляю, одышка начинается…

— Вроде и выпил вчера немного, а хватило… — растягивая гласные, вставил Латкин.

— Помолчи уж! — шикнул на него Иванченко. — Такая вот штука, товарищ старший лейтенант… С утра ни одной — точно вам говорю, зато есть хочется — слона бы съел… Ну и набрал у финнов жратвы. Им без надобности, а у меня трудности…

— Растущий молодой организм, — метко ввернул Максимов, и вся шеренга зашлась в смехе.

— Тьфу на вас! — сплюнул Иванченко. — Правильно говорят, товарищ старший лейтенант: аппетит зверский просыпается, когда курить бросаешь. Вся голова мыслями про еду забита…

— Округлится скоро наш Толик, — заулыбался Александров, — жирком обрастет, щеки надуются…

— Да закурит он, товарищ старший лейтенант, — отмахнулся Анкутдинов. — День помается, гусем походит, потом закурит, и никакая мама не поможет. Художественный свист это называется, уж я-то знаю, тоже бросал. Зря ты мамой поклялся, Толик, некрасиво это.

— Ладно, кончайте гоготать, — улыбнулся Никита и взглянул на бойца: — Смотри, Иванченко, нас с голодухи не сожри. Кочергин, командуй. Посмотрим, куда выводит этот овраг…

Трещина в земле простиралась почти до дороги, а вблизи нее сглаживалась, место спуска обросло кустарником. За деревьями виднелась проезжая часть — почти без снега, продавленная колесами военной техники. Никита приказал разведчикам залечь, сам пробрался в водосток по пояс в снегу, выполз на дорогу. Она не была идеально ровной, петляла змейкой, но в целом выдерживала направление север — юг. С юга ощущался неприятный запах, пока не сильный — смесь бензина, пороховых газов, чего-то еще — сладковатого и приторного, чему не препятствовал даже мороз. Дорога была пустая, хотя несколько минут назад здесь что-то проехало, ревя, как мастодонт. Карабаш предположил, что это бульдозер. Никита вернулся в лес, разведчики отползли, встали на лыжи. Двигались вдоль дороги, за деревьями — не загружая себя лыжными палками. Скорость при этом упала, но спешка, как мудро выразился Камбаров, нужна только в том случае, если плов подгорел. Командовать не пришлось — как только донесся гул двигателя, дружно легли в снег, замерли. По дороге в южном направлении проследовали два грузовика — очертаниями напоминающие отечественную полуторку, но более неказистые, дряхлые, с высокими бортами, сколоченными из досок с большими просветами. В кузовах сидели финские солдаты в ушанках и коротких овчинных тулупах. Между ног покачивались автоматы «Суоми». Разведчиков не заметили, колонна проследовала мимо.

— Не понимаю… — подняв голову, моргнул Данилов. — У финнов что, наши полуторки?

— Это не наши полуторки, — объяснил Никита. — Это американский «Форд-АА» — их производили еще в начале тридцатых, растащили по всему миру. С «фордов» наши и копировали полуторку. Внешний вид сохранили, ту же грузоподъемность, а внутренности изменили и улучшили.

— Серьезно? — Лицо разведчика вытянулось от огорчения. — Так мы не сами придумали нашу полуторку?

Никита промолчал — век живи, век узнавай что-то новое. И не всегда оно радует.

Потрепанный взвод встал на лыжи и продолжил движение. Мечников приказал молчать — они теперь финны, никаких русских слов, тем более крепких. А вскоре и без того пропала охота говорить. На дороге творилось что-то страшное. Разведчики сняли лыжи, выбрались на проезжую часть и от увиденного потеряли дар речи, сердце сжалось в груди. На небольшом участке местности погиб почти полностью первый батальон. Трупы солдат в шинелях и буденовках лежали за обочинами, в глубоких водоотводных канавах. Их было много. На проезжей части успели поработать бульдозеры — освободили проезд. Тела просто сгребли и вывалили в канавы, где они лежали в жутковатой перепутанной массе. Разведчики не верили своим глазам. Данилова и Камбарова вырвало — не приспособлены оказались желудки для подобных зрелищ. Остальные побледнели, замедлили движение. Батальон погиб почти весь. Повсюду серые шинели, вывернутые конечности… Возвышались остовы взорванной техники — ее тоже выдавливали с дороги бульдозером, причем прямо на убитых. Иванченко трясущимися руками машинально стал обхлопывать карманы в поисках курева, вспомнил о своей незавидной участи и чуть не расплакался…

Никита, оцепенев, смотрел на тело капитана Покровского в канаве. Потом вышел из ступора, вздохнул, устремил взгляд вдаль. Дорога на этом участке была прямая, лес отступал от проезжей части — место для засады идеальное. А теперь здесь властвовали только вороны, да в небе кружились орлы, постепенно снижаясь…

— Все ко мне, на обочину! — махнул он рукой. — Уходим, нечего здесь смотреть…

Будь проклята акустика в этом лесу! Рев мотора за поворотом они проворонили — хоть ума хватило не дернуться! С севера приближался, скрипя расхлябанными бортами, еще один грузовой «Форд». В кузове обреталось около дюжины финских автоматчиков. В кабине рядом с водителем сидел офицер. Разведчики застыли, медленно повернули головы. Подъезжая к месту побоища, водитель машинально сбросил скорость, увидев людей в белых маскхалатах, в капюшонах, затянутых под горло. Бойцы Мечникова опомнились, стали уходить с дороги, чтобы машина могла беспрепятственно проехать, но офицер что-то бросил водителю — приказал остановиться. Избежать общения уже не получалось. Никита, стиснув зубы, поднял руку, чтобы видели, кто здесь старший.

— Что делать, товарищ старший лейтенант? — прошептал оказавшийся рядом Кочергин.

— На меня смотрите, — так же шепотом произнес Никита. — По сигналу действуйте, косите автоматчиков в кузове. И радуйтесь, что машина только одна…

— По какому сигналу, товарищ ста…

— Поймете… И не стойте здесь, Павел, отойдите подальше…

Машина встала посреди проезжей части. Никита оторвался от обочины, изображая дружелюбную улыбку, небрежно козырнул, а левая рука как бы непроизвольно отправилась в карман, где дожидалась своего часа граната. Распахнулась дверца, и из кабины высунулся офицер — средних лет, в ушанке со львом на кокарде.

— Вы из какого подразделения? — спросил он.

Упустить такой момент — все дело испортить. Надо открыть рот и сказать несколько слов на ломаном финском… Никита закашлялся, выигрывая время. Автоматчиков «офицер» в маскхалате не интересовал, они вертели головами, таращились на мертвые тела, кто-то громко присвистнул, кто-то начал бледнеть, схватился за горло. Граната без чеки отправилась под кабину — главное, чтобы дальше не укатилась! Последнее, что он запомнил — распахнувшиеся глаза офицера. А еще своих разбегающихся разведчиков. Никита пластом повалился в водосток. Офицер дико завизжал, но покинуть кабину не успел — граната рванула под машиной. Взрыв был мощный, пробило днище, осколками и взрывной волной поразило всех, кто находился в кабине. А дальше разразилась бешеная пальба из десятка стволов. Оглушенные автоматчики схватились за оружие, кто-то даже выстрелил. Их косили, как в тире, они орали, падали на дощатый пол. Двое выпали из кузова — один приземлился уже мертвым, второй вскочил, но тут же растянулся под колесами. Разведчики не поленились, забрались в кузов и располосовали свинцом уже мертвые тела. Когда Мечников, отряхиваясь, выбрался из канавы, все уже закончилось. Одному лишь водителю каким-то чудом удалось выжить. Он ногой выбил дверцу, выпал на землю и как-то вприсядку побежал прочь, держась за контуженную голову и оря от страха. Леха Данилов вскинул автомат и свалил его короткой очередью. Выругался, схватившись рукой за раскаленный ствол, перехватил «МР-28» за приклад и крикнул: