Кэрол обильно кончила несколькими лужицами теплой молофьи. Брызнув из третьего глаза, она осела на наволочки, ковер, гладкие бедра. Она опустила карминовый ноготок в клейкую перламутровую жидкость и поднесла к губам. Ммм! Божественно. Солоноватая и в тоже время сладкая, а такой фактуры не смог бы добиться ни один из лучших и самых знаменитых поваров-соусников. Кэрол унесло.

Минуту или две она лежала пресыщенная и чудесно расслабленная, голова ее была чиста и пуста даже пуще прежнего. После чего она как ни в чем не бывало подтерлась куском туалетной бумаги. Натянула трусы, колготки и юбку, разложила кое-какие вещи по местам и села ждать мужа с работы.

— У Генри Джеймса было всего полперца. Об этом знают немногие. Бедняга потерял вторую половину, пытаясь догнать пожарную машину, когда работал в добровольной пожарной команде в своем родном Бостоне. Он споткнулся и упал под копыта, а встал уже абсолютно седым и наполовину лишенным мужского достоинства. Домой к выдающейся семье его отнесли на носилках. Его брат Вильям взглянул на бедного Генри. Он заметил кровавые подтеки на бедрах и потребовал у Господа, кем бы тот ни был, вернуть его брату полноценность. Понимаете, он молился за всех нас, он хорошо знал своего братца. Он знал, что теперь все, что мы можем ожидать, — это несколько толстых напыщенных романов, суррогатов пениса.

И так как бедняга Генри не мог теперь никого трахнуть, он решил затрахать нас всех своими змееподобными предложениями… которые раскручиваются в голове, как глисты, не имеющие ни начала ни конца.

Генри Джеймс и Михаил Бакунин, еще один великий скопец XIX столетия, приходят мне в голову. Бакунин на баррикадах 1848 года со шпагой в руке. Бакунин на учредительном съезде Первого Интернационала критикует президиум и навеки разобщает рабочее движение; в то же время человеку, стучащему кулаком по деревянной кафедре в доказательство своих убеждений, не хватало мужественности в самом непосредственном смысле этого слова. Die Lust der Zerstorung ist zugleiche eine schaffende Lust!Да, дорогой, конечно, так и есть. Ты сам прекрасно знаешь, что где-то здесь кроется каламбур, но я лучше подставлю жопу, чем буду искать его на ощупь… — выпьем?

Непонятно откуда в его руке появилась тонкая, обтянутая кожей фляжка, он дал ее мне. Его лицо сморщилось от притворного воодушевления, он снова пихнул мне фляжку, показывая, что хочет, чтобы я ее принял как навязанную взятку в карточной игре. Я взял флягу и поднес ко рту. Напиток на вкус отдавал какой-то растительностью и хлорофиллом, а по консистенции походил на манную кашу или мужское семя. Сделав глоток, я подавил рвотный позыв и вернул ему флягу.

— Необычный вкус, не правда ли? Называется, между прочим, кава. На Фиджи его готовят из каких — то корней. Действие его скорее седативное, нежели психотропное. Они считают, что напиток помогает им совершать подвиги, к примеру, ходить по горячим углям или протыкать пенисы крюками. Мы можем называть подобные действия идиотизмом или проявлять еще больший идиотизм, относясь к ним с глубоким почтением. Посмотрим, однако, как вы почувствуете себя минут через тридцать, возможно вы себе удивитесь.

В этом смысле Бакунину нечем было себя удивить. Ходили слухи, что отсутствующий орган был отрублен еще в детстве братом его друга в драке на игровой площадке, однако достоверности в этом вопросе никакой. Представьте себе, прожить всю жизнь без мужского достоинства, то есть быть полной противоположностью Кэрол, когда в мошне у вас практически совсем ничего нет. Такая, с позволения сказать, крайняя степень избыточности, когда там, где должен быть он, ничего, кроме пушка. Вы превращаетесь в самого настоящего плюшевого мишку, а во время полового акта вам ничего не остается, кроме как яростно тыркаться носом. Если честно, я считаю, что такие гнусные головорезы, как Генри и Микки, вполне заслужили, это был всего лишь немного запоздалый визит Mohel. Представляю себе, как они вместе, ну, вы понимаете, сидят в преисподней: Бакунин в бороде, Джеймс отсвечивает плешью. Над ними все насмехаются, шпыняют, опускают. У них столик в кафе ужасов на гнилостном берегу Стикса. Гигантские сперматозоиды, похожие на доисторических стрекоз, жужжат над ухом, их заставляют поглощать шпанскую мушку горстями под неусыпным оком моего старинного друга Геринга; возможно, к ним соглашается подсесть леди Чаттерлей, а время от времени присоединяется Piers Gaveston. Я, видите ли, настоящий кладезь пенисуальной фактологии, глубочайшая такая шахта, может быть, вам интересно послушать [1031 еще немного моей эзотерики? Dommage.

Тут профессор запнулся. Всего на полтона понизив голос, он позволил ему приблизиться к более приветливому и расслабленному звучанию. То и дело проскакивали нотки симпатии, отчего я чуть было не пришел к убеждению, что гневные выпады его — не более чем комедиантство: искусные декорации к чрезвычайно остроумной истории.

— Развитие рассказа — это отдельная тема, не так ли, мой малыш? Писатели утверждают, что сами толком не знают, что же будет дальше, что произойдет, когда очередной лист войдет под валик печатной машинки. То же самое, конечно же, происходит и в жизни. В жизни, в которой шансы, что произойдет хоть что-нибудь, и так до нелепости низки. И все равно, уже постфактум, нам непременно надо блеснуть, приукрасить дешевой мишурой наши бессмысленные переживания и бестолковые идеи, придать им видимость направления. Хотя в наши дни и мишура-то стала такая, что смотреть страшно, — сплошная кинематография. Промасленные стволы мозга, как поршни, выдавливают изнутри лицо какого — нибудь ближневосточного бездельника, развалившегося на дневном сеансе. Однако, при всем при›том то, что Кэрол готовится провернуть, — это чистое вдохновение.

Кэрол вся зудела от предвкушения. Ей нужно было убить еще три часа. Она скинула с себя одежду и подрочила еще и еще, пока ее гениталии не стали дряблыми от бесконечного натирания, и все равно было еще только 16.30.

Она поднялась по ступенькам в спальню пастельных тонов и открыла стенной шкаф, где висела их одежда: Дэна — справа, Кэрол — слева. Есть в этом что-то зловещее, не так ли? Она еще раз переоделась, но на этот раз использовала не только свои вещи, после чего мигом прошлась по ящикам Дэновского стола, где он хранил бумаги: паспорт, свидетельство о рождении и тому подобное.

Около пяти вечера Та-Кэрол заметила Дэна, идущего по Форчен-грин-роуд. Она узнала его по бейсболке, по узким плечам и этой его невероятной кожаной куртке с круглым воротником и накладными эполетами. Ей было жаль, что Дэн не заглянул в лавку, хотя бы просто поздороваться. Она не стала бы настаивать на покупке, ей всего лишь хотелось, чтоб он был немного приветливее с людьми. Она смотрела на его истонченную фигуру, пока та не скрылась из виду, когда он свернул на аллею между двумя домами, которая вела к заброшенной станции, где обитало сборище мутантов.

Примерно в четверть шестого Кэрол припарковала свой желтый «Форд-Фиеста» в переулке за Мелроуз-мэншэнз. Она взяла эту машину напрокат, и в салоне сильно пахло резиновым напольным ковриком.

Она поднялась домой и снова переоделась. Намереваясь сделать все резко, на автомате, она все-таки застыла возле зеркала, восхищенно разглядывая свои обнаженные формы. При виде своего пениса Кэрол впала в забытье, как будто бредила наяву, настолько его вид контрастировал с тем, что она чувствовала, будучи одетой. В данный момент она действовала как никогда решительно и целенаправленно, однако не имела никакого понятия, к чему это все приведет. Из топкой трясины выступал ее пробный камень, и пробовала она его регулярно и со всевозрастающим осознанием. В вялом состоянии он был примерно три дюйма длиной, однако это был отличный толстый перец. При эрекции же он удлинялся вдвое, хотя в объеме увеличивался недостаточно.